В вашей жизни наступает момент, когда вы готовы уехать за границы здравого смысла?

Знание лишь множит печаль!
Не от того ли мы ищем отдых и забвение от реала в иллюзорном мире книг и фильмов?!)

А если потом не смогу вернуться обратно?!

нет - так далеко еще не приxодилось (

Мне бы просто... за границу

Только за границами здравого смысла в эмиграции вдали от Родины разума сиреневый будуар Ташкентский (как всегда с копьем, перемотанным бинтами и скотчем) ощущает свою голову полной скорлупы грецких орехов, ломаных кусков пармезана и горелого кофе, перемешанного с окурками и шнурками изрядных кроссовок. Только там, на краю фиолетового мыса Гобоя, за пределами Ойкумены в закраинах Украины, где водятся настрелянные американцами звездные раки пронизанного Себастьяна, пузырящиеся баяны и Люксембург, мы выпекали пирог с мокасинами и стельками от изрядных кроссовок. Запах был просто чудесный! Аромат!

Я пытаюсь сказать, что твои комментарии бесполезны, как саблезубые тигры в тени дирижабля или в подвале садиста-дантиста. Ты мог бы заработать тысячу денег за время чтения этого текста, но ты дирижер. Вставь скрипичный ключ в скрипичную скважину Оймякона, и услышишь музыку журчащей нефти. Верни мне мой слух, прислушивающийся лунный заяц. Обвалы Памира и камнепад памяти кружат в радиоактивном безмолвии около ледяного Сатурна. Куда нам его разглядеть через заплаканные монокли! Годы берут своё, и чужое, и наше - они гребут всё. Безумие не оставляет следа в культуре, поскольку не имеет воспитательного значения, партийности и народности. Скажи, Дездемона, не бывает ли у тебя по утрам невыносимости стука от герметических звуков подводной среды? Ты живешь в колоколе, ты слышишь космический БОМ-м-м, твои барабанные перепонки пошли на барабаны Пинк Флойда, уплывающего от нас в инфузориях-туфельках. Уже скрылись вдали. Достать их можно лишь удочкой, склеив последовательно ус за усом усы ста тысяч пятьсот тараканов.

Ещё один глоток настоя горелых окурков, еще одно потирание рук, и я погружу подсознание в раствор магнезии и гипноза. Сплю ли я, или это пули свистят по льду, искрами высверкивая из-под коньков фигуристки? Сколько еще кругов вырежут прорубь, и она встретится с водолазом в парике водорослей и городских отходов? Радугу делают на Байкале из обвалов Памира и камнепадов беспамятства, считав код, расшифровав трещины на асфальте, измерив уровень бесстыдства и мерзопакости в потоке сознания школьницы из разграбленной Аризоны.

О, я ненавижу тебя, как ненавидит абстрактный чулок просовываемую в него конкретную ногу. Ты, безграничный, а всё же ты пограничник, обходишь границы здравого смысла в поисках шпионажа и умысла. Так себе приключение. Сердце мое уже сжато в кулак от страха и рвется нанести Пиноккио пинок в нос, потому что сердце его сжалось в кулак и раскалено от желания меня бить за то, что посмел абсурд. Да, я дул в деревянную трубку, я корчил рожи и строил рожки. Я наблюдаю себя в калейдоскоп, я разительно разнообразен. Прости мне грецкие грехи, ты мой жандарм, ты нанизываешь меня на раскаленный лом, ты призываешь меня вернуться в коллектив сообщающихся соседей. Но я ничего не помню. Мне нечего рассказать. Аскольд? Лабиринт? Панацея? Вращающееся витилиго метели? Что еще ты попросишь, истребитель зарослей американского клёна, о атлантический надувной Айболит? Да, я чахну над златом в халате бессмертия, расписанного созвездиями Росомахи. Я знаю, что не нужен тебе, но я избавитель, и у меня кувшин эликсира, и если ты выучишь этот текст наизусть, зулусы и свистящие змеи улуса принесут тебе тростниковую весть и зарядят кашпировским зарядом исцеляющего стекла. Прохладное утро заводей и проток, пригибающее ветви ив, будет качать твою колыбель, и капля Венеры падёт в твой третий глаз. Ты избранный на собрании лестных изюбрей. Ты награждаешься губами жирафа. Не далее, как позавчера твои ноги стали стволами, ты укоренишься и прорастешь, вот увидишь. Спроси себя сам, ты поймешь: твой личный опыт убеждает тебя — ты бессмертен.