Вам времени на любовь хватает?.. ведь у людей голова забита тем, как не сдохнуть с голодухи до следующей зарплаты

я могу летать независимо от кошелька

У тебя вопросы только к шлюхам про то, что тебе они должны давать бесплатно, либо укровысеры ?))

Армянское радио отвечает:

Канечна, дорогой. Совсем хватает. Даже на работу так, чуть-чуть остаётся.
Кто там с голода помирает – пускай приходит, мы его накормим – пускай и он о любви думать будет.

Что страдаешь ???Так найди того, кто тебя отлюбит и тебе заплатит !!!Тоже заработок !!!(:-)))))))))))))))) Пидарасные страдальцы вы наши !!!(:-)))))))))))))))))))))

СЦЕНА ТРЕТЬЯ, АКТ ПЕРВЫЙ.

ДЕКОРАЦИЯ: на сцене представлена широкополая комната с огромным камином напротив колоссального окуна. Исполинский письменный том, заваленный всякими деловыми бумагами в беспорядке. У тома три, четыре а может, пять стульев. На одном сидит плюгавый замухрышка-рабочий, кепка в кулаке, которым он живо, но боязливо размахивает перед толстым жирным боссом-капитолистом. Белый слуга осторожно подкладывает уголь в очаг и удаляется через гигантскую дверь, ведущую куда-то еще. Кот нежится возле огня, вдруг подскакивает и улыбается во весь ковер. На стене – фотография Фельдмашера Лодра Моногаммери, который о чем-то задумался и выглядывает на сидящих внизу людей, а те, в свою очередь, посматривают на него, но не решаются предложить свою помощь.

Собачка тихо дожевывает пигмея под огромным столом. На старинных половых часах – половина четвертого.

Толстяк:
– Уже половина четвертого, Теддпилл, а рабочие все еще не вышли на забастовку. Почему бы нам не разрешить все вопросы прямо здесь, сейчас, не прибегая к долгим перепериям с профсоюзами – всей этой болтовне, которая надоела еще твоему отцу?

Замухрышка:
– Заткни свое хайло, ты большая жирная свинья, пока я не дал тебе по морде! Все одно, вы, гнусные жирные буржуи, долбаете нас, бедных рабочих, угнетая до самой смерти, а сами забираете всю прибыль и ездите проклаждаться по всяким Франциям!

Толстяк (весь покрывшись красными и белыми пятнами):
– Но послушай, Теддпилл, ведь вы теперь работаете всего два часа в день и три дня в неделю! Мы и так теряем большие деньги, а ты еще жалуешься на угнетение! Я все делаю, чтобы вам помочь. Наверное, можно было бы построить фабрику где-нибудь в другом месте, где люди любят трудиться, но фиг – мы теперь под контролем правительства, и все такое.

Замухрышка:
– Заткни свое хайло, ты большая жирная свинья, пока я не дал тебе по морде! Все одно, вы, гнусные жирные буржуи, долбаете нас, бедных рабочих, угнетая до самой смерти, а сами забираете всю прибыль и ездите проклаждаться по всяким Франциям!

Входит негритянка, напевая негритянскую песенку. На спине у нее – большой узел.

Мамаша:
– Пойдем до папы, скинем ношу. (Сваливает узел на стол).

Толстяк (нетерпеливо):
– В чем дело, мамаша, разве ты не видишь, что мы заняты тут с Теддпиллом, а ты вваливаешься, вся из себя такая черная и шумная? И убери это барахло с моего стола.

Мамаша:
– О'кэй, КИМУ САХИБ БВАНА МАССА… (она берет узел и съедает его). Ням-ням-ням, такая вкусная.

Толстяк:
– Все равно… Что там было, мамаша?

Мамаша:
– То была твоенная маленькая дочь от твойной второй жены, КИМУ САХИБ…

Толстяк (покраснев):
– Но ведь я не женат, мамаша.

Мамаша (всплеснув руками, в ужасе):
– О Господь, значит, я только что съела ублюдка!

Она носится по комнате, крестится и напевает другую песенку. Замухрышка поднимается, решительно напяливает свою кепку и идет к двери. На пороге он оборачивается и, как в кино, грозит кулаком:
– Выкинь эту грязную бабу вон с фабрики, иначе когда мои парни проведают, будет такая забастовка, какая тебе, буржую жирному, и не снилась! Даю хороший совет даром, ты, старый потаскун!

Замухрышка уходит. На сцене Толстяк, Мамаша и четырнадцать маленьких еврейских детей поют хором нечто вроде гимна.

К О Н Е Ц.

Только лишь у нищих она этим забита.