Лингвистика

переведите пожалуйста In Another Country (1926) by Ernest Hemingway

In the fall the war was always there, but we did not go to it any more. It was cold
in the fall in Milan and the dark came very early. Then the electric lights came on,
and it was pleasant along the streets looking in the windows. There was much game
hanging outside the shops, and the snow powdered in the fur of the foxes and the wind
blew their tails. The deer hung stiff and heavy and empty, and small birds blew in
the wind and the wind turned their feathers. It was a cold fall and the wind came
down from the mountains.
We were all at the hospital every afternoon, and there were different ways of walking
across the town through the dusk to the hospital. Two of the ways were alongside
canals, but they were long. Always, though, you crossed a bridge across a canal to
enter the hospital. There was a choice of three bridges. On one of them a woman sold
roasted chestnuts. It was warm, standing in front of her charcoal fire, and the
chestnuts were warm afterward in your pocket. The hospital was very old and very
beautiful, and you entered a gate and walked across a courtyard and out a gate on the
other side. There were usually funerals starting from the courtyard. Beyond the old
hospital were the new brick pavilions, and there we met every afternoon and were all
very polite and interested in what was the matter, and sat in the machines that were
to make so much difference.
The doctor came up to the machine where I was sitting and said: "What did you like
best to do before the war? Did you practice a sport?"
I said: "Yes, football."
"Good," he said. "You will be able to play football again better than ever."
My knee did not bend and the leg dropped straight from the knee to the ankle without
a calf, and the machine was to bend the knee and make it move as riding a tricycle.
But it did not bend yet, and instead the machine lurched when it came to the bending
part. The doctor said:" That will all pass. You are a fortunate young man. You will
play football again like a champion."
In the next machine was a major who had a little hand like a baby's. He winked at me
when the doctor examined his hand, which was between two leather straps that bounced
up and down and flapped the stiff fingers, and said: "And will I too play football,
captain-doctor?" He had been a very great fencer, and before the war the greatest
fencer in Italy.
The doctor went to his office in a back room and brought a photograph which showed a
hand that had been withered almost as small as the major's, before it had taken a
machine course, and after was a little larger. The major held the photograph with his
good hand and looked at it very carefully. "A wound?" he asked.
"An industrial accident," the doctor said.
"Very interesting, very interesting," the major said, and handed it back to the
doctor.
"You have confidence?"
"No," said the major.
1
There were three boys who came each day who were about the same age I was. They were
all three from Milan, and one of them was to be a lawyer, and one was to be a
painter, and one had intended to be a soldier, and after we were finished with the
machines, sometimes we walked back together to the Café Cova, which was next door to
the Scala. We walked the short way through the communist quarter because we were four
together. The people hated us because we were officers, and from a wine-shop someone
called out, "A basso gli ufficiali!"(1) as we passed. Another boy who walked with us
sometimes and made us five wore a black silk handkerchief across his face because he
had no nose then and his face was to be rebuilt.
ПТ
Петро Тишкевич
95
Эрнест Хемингуэй

В чужой стране ( В другой стране)

Война продолжалась и с наступлением осени, но мы в ней больше не участвовали. Осенью в Милане холодно и темнеет очень рано. Когда зажигали электрические фонари, было приятно брести вдоль улиц, разглядывая витрины. Продавцы вывешивали перед входом звериные чучела, снег припорашивал лисьи шкурки, а ветер раздувал лисьи хвосты. Полое задубевшее чучело оленя висело тяжело и неподвижно, а пернатая мелочь порхала на ветру, и ветер трепал ей перья. Осень была холодная, и с гор дул ветер.
Всем нам каждый день нужно было ходить в госпиталь, и добраться туда через сумрачный город можно было разными путями. Две дороги шли вдоль каналов, но это был дальний путь. Однако в любом случае, чтобы попасть в госпиталь, необходимо было перейти через мост. Мостов было три. На одном женщина торговала жареными каштанами. Можно было постоять и погреться от угольной жаровни, а каштаны еще долго сохраняли в кармане свое тепло. Госпиталь был старинный и очень красивый, мы входили в одни ворота и, пройдя через двор, выходили в другие, в дальнем конце. Зачастую мы наблюдали начинавшуюся похоронную процессию. За старым госпиталем находились новые кирпичные корпуса, там-то мы и встречались каждый день, мы были очень вежливы друг с другом, интересовались, что с кем приключилось, и усаживались в аппараты, на которые возлагали такие большие надежды.
Врач подошел к моему аппарату и спросил:
- Что вы больше всего любили до войны? Спортом увлекались?
Я сказал:
- Да, играл в футбол.
- Отлично, - сказал он. - Вы сможете играть в футбол лучше прежнего.
У меня нога не гнулась в колене; с иссохшей икрой, она безжизненно висела до самой щиколотки, и аппарат, похожий на трехколесный велосипед, был призван сгибать и разгибать колено, как при кручении педали. Но колено все равно не гнулось, и в критической точке аппарат заклинивало.
Врач сказал:
- Все пройдет. Вам повезло, молодой человек. Вы снова будете играть в футбол, как чемпион.
В соседнем аппарате сидел майор с маленькой, как у ребенка, рукой. Когда доктор осматривал его руку, зажатую между двумя кожаными ремнями, которые ходили вверх-вниз, дергая его негнущиеся пальцы, он подмигнул мне и сказал:
- А я тоже буду играть в футбол, синьор капитан медицинской службы? - До войны он был великолепным фехтовальщиком, лучшим в Италии.
Врач отправился в свой кабинет, расположенный в глубине зала, и принес снимок, изображавший одну и ту же руку до и после лечения на аппарате: сначала она была высохшей почти так же, как у майора, потом несколько увеличилась. Держа фотографию здоровой рукой, майор внимательно изучил ее.
- Ранение? - спросил он.
- Производственная травма, - ответил врач.
- Весьма занятно, весьма занятно, - сказал майор и вернул снимок врачу.
- Ну, теперь верите?
- Нет, - ответил майор.
Каждый день приходили туда и три парня примерно моих лет. Все трое - миланцы, один собирался стать адвокатом, другой - художником, третий - военным, и после процедур мы иногда шли вместе и по дороге заходили
в кафе "Кова", что рядом с "Ла Скала".
Поскольку нас было четверо, мы шли прямиком через район, где верховодили коммунисты. Там нас ненавидели за то, что мы были офицерами, и из пивной кто-нибудь непременно выкрикивал: "A basso gli ufficiali!". Еще один, пятый парень, который иногда присоединялся к нам, носил на лице черную шелковую повязку, потому что у него не было носа, ему предстояла пластическая операция. Он пошел на фронт из военной академии и, не проведя на передовой и часа, был ранен. Нос ему потом восстановили, но юноша происходил из старинного знатного рода, и сделать нос таким, каким ему подобало быть, так и не удалось.

Читайте здесь.
Миха Амельченко
Миха Амельченко
74 589
Лучший ответ
художественную литературу? бесплатно?
Владимир Стаценко
Владимир Стаценко
5 212

Похожие вопросы