Игра в бисер. Слова пигмея. Спор с японцем 3.

Василий Розанов, наверное, мог бы согласиться: "Раньше я всегда жил "по мотиву", т. е. по аппетиту, по вкусу, по "что хочется" и "что нравится" (...)
Только всегда была у меня жалость. Но это тоже "аппетит" мой; и была благодарность, как мой вкус".

А мог бы и поспорить: "Что самое лучшее в прошедшем и давно прошедшем? Свой хороший или мало-мальски порядочный поступок. И еще - добрая встреча: т. е. узнавание доброго подходящего, милого человека. (...)
Но шумные удовольствия (у меня немного) ? так называемые "наслаждения"? Они были приятны только в момент получения и не имеют никакого значения для "потом".
Только в старости узнаёшь, что "надо было хорошо жить". В юности это даже не приходит на ум. И в зрелом возрасте не приходит. А в старости воспоминание о добром поступке, о ласковом отношении, о деликатном отношении - единственный "светлый гость" в "комнату" в душу".

Ярослав Гашек Похождения бравого солдата Швейка
...

— Да-а, если я не гожусь для войны! — захныкал Балоун. — Обжора я, ненасытный я, это правда. А ведь все потому, что оторвали меня от привычной жизни. Это у нас в роду. Покойник отец в Противинском трактире бился об заклад, что за один присест съест пятьдесят сарделек да два каравая хлеба, и выиграл. А я раз поспорил, что съем четырех гусей и две миски кнедликов с капустой, и съел. Бывало, после обеда захочется закусить. Схожу в чуланчик, отрежу себе кусок мяса, пошлю за жбаном пива и умну килограмма два копченого мяса. Служил у нас батрак Вомела, старый человек, так он мне всегда внушал, чтобы я этим не гордился и не приучался к обжорству. Он, мол, помнит, как дед рассказывал про одного обжору. Во время войны восемь лет подряд не родился хлеб. Пекли тогда что-то из соломы и из льняного жмыха, а когда в молоко могли накрошить немного творогу, — ведь хлеба-то не было, — это считалось большим праздником. Обжора-мужик помер через неделю, потому что его желудок к голоду был непривычен.

Балоун обратил печальный взор к небу.
...
— Вернется жена с детьми с богомолья, начинает считать кур, одной или двух недосчитается, — не удержался я. Ведь я хорошо знаю, что они нужны в хозяйстве. А как выйду во двор, посмотрю на них — чувствую в животе бездну. Через час мне лучше, а курицы-то уже нет. Раз как-то мои были в Клокотах и молились за меня, чтобы я — их тятенька — опять чего-нибудь не сожрал дома и не нанес убытку хозяйству. Хожу я по двору, и вдруг на глаза мне попался индюк. В тот раз я чуть жизнью не поплатился. Застряла у меня в горле кость от его ножки, и, не будь у меня на мельнице ученика, совсем еще маленького парнишки, — он эту кость вытащил, — не сидел бы я с вами сегодня и этой мировой войны не дождался бы. Этот мой мальчонка-ученик такой был шустрый. Маленький такой бутуз, плотный, толстенький, жирненький…

Швейк подошел к Балоуну:

— Покажи язык!

Балоун высунул язык, после чего Швейк обратился к присутствующим:

— Так я и знал. Он сожрал своего ученика! Признавайся, когда ты его сожрал? В тот день, когда ваши опять пошли в Клокоты? Правда?

...

— Посмотри, Балоун, что нас ждет в ближайшем будущем. Вот-вот должны были раздать обед, и тут прилетела граната и вон как разделала кухню.

— Прямо страх берет! — вздохнул Балоун. — Мне и не снилось, что я попаду в такой переплет. А всему виной моя гордыня. Ведь я, сволочь, прошлой зимой купил себе в Будейовицах кожаные перчатки. Мне уже зазорно было на своих мужицких лапах носить старые вязаные рукавицы, какие носил покойный батя. Куда там, я все вздыхал по кожаным, городским… Батя горох уплетал за милую душу, а я и видеть его не хотел. Подавай мне птицу. И от простой свинины я тоже нос воротил. Жена должна была. прости господи мое прегрешение, вымачивать ее в пиве! — Балоун в полном отчаянии стал исповедоваться как на духу: — Я хулил святых и угодников божьих в трактире на Мальше, в Нижнем Загае избил капеллана. В бога я еще верил, от этого не отрекаюсь, но в святости Иосифа усомнился. Всех святых терпел в доме, только образ святого Иосифа удалил, и вот теперь господь покарал меня за все мои прегрешения и мою безнравственность. Сколько этих безнравственных дел я натворил на мельнице! Как часто я ругал своего тятеньку и полагающиеся ему деньги зажиливал, а жену свою тиранил.

Швейк задумался:

— Вы мельник? Так ведь? Вам следовало бы знать, что божьи мельницы мелют медленно, но верно, ведь из-за вас и разразилась мировая воина.

Вольноопределяющийся вмешался в разговор:

— Своим богохульством и непризнанием всех святых и угодников вы, безусловно, сильно себе повредили. Ведь вам следовало знать, что наша австрийская армия уже издавна является армией католической и блестящий пример ей подает наш верховный главнокомандующий. Да и как вообще вы отважились с ядом ненависти хотя бы к некоторым святым и угодникам божьим идти в бой?
...

Я никогда бы не стала спортсменкой: я категорически не умею проигрывать.
Я искренне не понимаю, что заставляет людей подниматься и докатывать программу, если после падения они уже не могут претендовать на высокие оценки; что движет людьми, которых сбили, которые сошли с трассы, промахнулись, потеряли драгоценное время, уже, ясно, не отбиваемое - что ими движет, когда они возвращаются, бегут остаток пути, делают вторую попытку, берут штрафные патроны?
Что такого заложено в китайской спортсменке, которую партнер швырнул на лед так, что она растянулась в шпагате и потянула себе все, что могла - что за китовый ус сидит в ней, что она встает, вытирает слезы, делает два круга вокруг арены, замораживает боль - и выходит катать программу? Улыбается? Получает серебро?

Как могут люди радоваться, получая серебро? Серебро? Когда у рядом стоящего - золото, и вас разделяют какие-нибудь сотые балла? Как можно не мечтать повесить коллегу на его же собственной чемпионской ленте? А если просто засудили?

Как я никогда не понимала оценки "четыре"; четыре - самое унизительное, что могут поставить в школе; я за двубалльную систему - либо отлично, либо кол. Либо ты знаешь, либо нет. Или ты лучше всех - или какой смысл тогда.



Я перфекционист.

Я никогда бы не пошла выступать после претендента на золото; ясно же, что ты все равно не откатаешь лучше, что ты будешь выглядеть жалко, что все давно ждут подведения итогов, а ты ничего не решаешь - тебе просто по жребию выпало кататься последней. И все уже нетерпеливо считают минуты до конца выступления. Я бы просто не вышла на лед.

Я никогда бы не смогла всерьез мотивировать себя тем, что "нужно прорваться в первую двадцатку"; "нужно сохранить за собой девятое место"; нужно "просто финишировать". Я честно не вижу смысла.

Меня восхищают люди, которые видят его; умеют собираться; умеют бежать, прыгать, ехать даже в том случае, когда нет шансов. Просто ради самого факта. Меня такие завораживают. Они сверхчеловеки.

Все это, понятно, играет немалую роль: я просто не иду сдавать экзамен, если знаю, что не сдам его на отлично; мне не нужен диплом, если у него не будет красной обложки.

Я никогда не дописываю не задавшихся текстов.

Невозможно себе представить, чтобы я всерьез боролась за какого-то мужчину, даже если смертельно влюблена. Это унизительно.

Я не смогу три года быть девочкой-на-подхвате, чтобы выслужиться до места в штате пусть даже самого крутого издания в мире, до собственной колонки/рубрики; я предпочитаю быть первой в деревне, чем последней в городе.

Я предпочитаю сферы, где не бывает победителей; где каждый в чем-то чемпион.

При этом я очень люблю соревноваться; если иду в первой тройке, ноздря в ноздрю, и все решится только на финише; если сильно опережаю соперников. Но ни в каком ином случае.

Здесь решительно нечем гордиться; это больная, порочная внутренняя организация; но она такова.

Вера Полозкова

"(...) Человек без житейского опыта – это былинка, увлекаемая бушующими по вселенной ветрами.. .
Наша цивилизация находится еще на середине своего пути. Мы уже не звери, ибо в
своих действиях руководствуемся не только одним инстинктом, но еще и не совсем
люди, ибо мы руководствуемся не только голосом разума. Тигр не отвечает за свои
поступки. Мы видим, что природа наградила его всем необходимым для жизни, – он
повинуется врожденным инстинктам и бессознательно находит в них защиту. И мы
видим, что человек далеко ушел от логовища в джунглях, его инстинкты притупились
с появлением собственной воли, но эта воля еще не настолько развилась в нем,
чтобы занять место инстинктов и правильно руководить его поступками. Человек
становится слишком мудрым, чтобы всегда прислушиваться к голосу инстинктов и
желаний, но он еще слишком слаб, чтобы всегда побеждать их. Пока он был зверем,
силы природы влекли его за собой, но как человек он еще не вполне научился
подчинять их себе. Находясь в этом переходном состоянии, человек уже не
руководствуется слепыми инстинктами и не действует в гармонии с природой, но он
еще и не умеет по собственной воле разумно создавать эту гармонию. Вот почему
человек подобен подхваченной ветром былинке: во власти порывов страстей он
поступает так или иначе то под влиянием воли, то инстинкта, ошибаясь, исправляя
свои ошибки, падая и снова поднимаясь; он – существо, чьи поступки невозможно
предусмотреть. Нам остается только утешать себя мыслью, что эволюция никогда не
прекратится, что идеал – это светоч, который не может погаснуть. Человек не
будет вечно колебаться между добром и злом. Когда эта распря между собственной
волей и инстинктом придет к концу, когда глубокое понимание жизни позволит
первой из этих сил окончательно занять место второй, человек перестанет быть
непостоянным. Стрелка разума тогда твердо, без колебаний будет устремлена на
далекий полюс истины. (..)" Т. Драйзер.

пастернак