Ассоциации к натюрморту с шахматной доской?

«…Я едва усидел на стуле. А руки мои расставляли на шахматной доске фигуры, сваленные в кучу на подоконнике.
Я не помнил, как пришла мысль разобрать партию между Алехиным и Капабланкой. . .Но когда я почувствовал в руках тяжесть налитых свинцом фигур, мне сразу стало легче. Капабланку я называл своим учителем. В душе мне больше нравился Алехин, но он был белым эмигрантом.

В жизни со мной такое бывало: нравился мне, например, человек, который, по моим понятиям, не должен нравиться, и я начинал убеждать себя, что он не достоин моего внимания. Иногда мне это удавалось, чаще нет.

Финал партии мне был известен - я разбирал ее дважды: Капабланка проиграл. Меня это не огорчало. Но я поставил себе задачу найти ошибку экс-чемпиона и доказать себе, что победа Алехина случайна.

Не заглядывая в таблицу, я пытался найти очередной ход. Мозг мой вначале, как бы отдельно от меня, прощупывал возможности, скрытые в расположении мертвых фигур. Для меня они не были мертвыми: неожиданно наступала минута прозрения, когда я как-то вдруг проникал в ход чужих мыслей и легко следовал за ними, распутывая хитроумные сплетения взаимно враждебных замыслов… »

Борис Балтер. "До свидания, мальчики! "

— Я полагаю, — произнес антиквар, — что речь идет о шахматной задаче.

Уже более получаса они разглядывали фламандскую
доску, обмениваясь впечатлениями. Сесар стоял, прислонившись к стене, с
изящно зажатым между большим и указательным пальцами стаканом джина с
лимоном. Менчу томно полулежала на диване. Хулия покусывала ноготь, сидя
на ковре по-турецки, с пепельницей между колен. Все трое вперились в
картину так, словно перед ними стоял телевизор, по которому шел
захватывающий фильм. Краски ван Гюйса постепенно тускнели у них на
глазах по мере того, как гас вечерний свет, проникавший в комнату через
потолочное окно.