1) Какое место в литературе 20 века занимает творчество Ахматовой Мандельштама Цветаевой

Цветаева — это настоящее украшение русской поэзии «серебряных пор», ее творчество, как и творчество А. Ахматовой, является наивысшим взлетом русской «женской» поэзии. Во многом похожими есть и их жизненные судьбы, преисполненные трудных испытаний и трагических потерь. Н. Мандельштам в своих воспоминаниях «Вторая книга» писала: «Я не знаю судьбы страхитливишои, чем у Марины Цветаевои». И это в самом деле так.

Обе они могли бы сказать о себе словами боготворимого ими Блока: «Мы дети страшных лет России…». Тягчайшие испытания уготовила им судьба:
стремительный взлет к вершинам поэзии серебряного века, обожание, поклонение, которыми они были окружены, сменились жестоким, унизительным, полуголодным, нищенским существованием после октября 1917 года.
Отсутствие собственного угла, постоянная тревога за судьбу своих близких и друзей, сплетни, травля, невозможность печататься…

В очерке «Нездешний вечер» Марина Цветаева, признаваясь в любви к Анне Ахматовой, поклоняясь ей, говорит о неком соперничестве в творчестве, отмеченном современниками уже в самом начале их поэтического пути: «Всем своим существом чую напряженное – неизбежное – при каждой моей строке – сравнение нас (а в ком и стравливание)».
Далее она поясняет: «Соревнование в каком-то смысле у меня с Ахматовой – было, но не «сделать лучше нее», а – лучше нельзя, и это лучше нельзя – положить к ногам…».
По рассказам Осипа Мандельштама, увлечение было взаимным: «Ахматова не расставалась с рукописными стихами Цветаевой и носила их в сумочке так долго, что одни складки и трещины остались».
В 1965 году в беседе с И. Берлиным, выражая своё восхищение творчеством Цветаевой, Анна Андреевна сказала: «Марина – поэт лучше меня».

В письме к Ахматовой Марина Цветаева пишет: «…Ничего не ценю и ничего не храню, а Ваши книжечки в гроб возьму под подушку!
Вы мой самый любимый поэт.
Мне так жалко, что всё это только слова – любовь – я так не могу, я бы хотела настоящего костра, на котором бы меня сожгли.
Я понимаю каждое Ваше слово: весь полет, всю тяжесть. «И шпор твоих легонький звон», - это нежнее всего, что сказано о любви…»