Когда ему надоедало «опять барахтаться в разном вздоре, от которого не уйдешь никуда, разве в сказку», он записывал в дневнике маленькую историю, которая вскоре волшебным образом и превращалась в сказку. «С того времени мне, собственно, не на что пожаловаться, с того времени я и в отечестве своем начал мало-помалу приобретать такую благосклонность и такое признание, каких только вообще мог заслуживать, а пожалуй, даже и больше».
С первого знакомства полюбив сказки волшебника Андерсена, значительно позже узнала его, как поэта, хотя запечатленная в сказочных образах поэзия должна была бы это подсказать. Не удивительно, что весь мир завоеван его сказками, ведь он, как никто, умел слушать ветер, читать мысли розы, любовью усмирять не только злобных троллей, но и страдающие сердца. Как хорошо, что его благословение запечатлено и в поэзии:
ВЕЧЕР
Безмолвен лес. Не дышит ветерок.
И день, и ночь - царят попеременно.
Но есть сердца, где мрак царит бессменно,
Где никогда не заблестит восток.
О, ниспошли, Создатель милосердный,
Всем страждущим, всем жаждущим покой,
Всем, кто скользит над бездною морской,
Чей дух не спит, тревожный и усердный,
Кто глубоко в угрюмых рудниках,
Сам бедный, с утомленной головою,
Склоняется над жилой золотою
И чахнет в черном мраке, как в тисках.
Всем, кто не знал блаженного мгновенья,
В чьем сердце - месть, чьи скудны шалаши,
Всех успокой, всех бурных утиши,
Пролей бальзам целебного забвенья.
Поэт-волшебник не уходит, он жив, т. к. не кончается его разговор с нами, и отклик/диалог живых с его душой, миром чувств и сказочных историй не умолкает, продолжается:
Чтобы голос подать, чтобы просто заговорить,
надо прежде связать одиннадцать грубых рубах:
босиком истоптать крапиву, вытянуть нить
и плести как кольчуги, нет, не за совесть – за страх.
Чтобы голос подать и спасти себя от костра,
надо диких одиннадцать птиц обратить в людей,
превратить их обратно в братьев, срок до утра,
и не тает в окошке живой сугроб лебедей.
Чтобы голос подать, чтобы всех – и себя – спасти,
надо крепко забыть два слова: «больно» и «тяжело»,
и топтать, и плести, и тянуть, и плести, плести…
И всегда у младшего вместо руки – крыло. (Марина Бородицкая)
Детская сказка, как мне думается, должна быть нарочно доброй. Сказочное Добро обязано торжествовать над Злом. Истории Андерсона за редким исключением наполнены фатализмом, пессимизмом: ведьма, озолотившая солдата, и зарубленная им ради старого огнива; отрезанный язычок Русалочки; отрубленные ножки с красными башмаками; похлёбка из мышиных хвостов; бредовая свадьба Крота и Дюймовочки; замерзающий Гадкий Утёнок; сгоревшие Солдатик и Балерина; иголка, ржавеющая в водосточной трубе и многое другое. Ты был смел, сказочник, и ты был прав, но ты написал над своими строками «для детей», метким броском через время отправив свою изломанную жизнь прямо в моё безоблачное детство. И за это я тебя не люблю. И до сих пор единственным, по-настоящему вызывающим неприязнь, персонажем останется Оле-Лукойе. Ненормальный тип с волшебной клизмой, по ночам брызгающий детям в глаза маковое молоко, — это что-то недоброе, какой-то инкуб. Не вижу я в нём доброго духа снов!