Юрий РЯШЕНЦЕВ (род. 16 июня 1931) — поэт, прозаик и сценарист, мастер мюзикла, автор стихов к песням для театра и кино,

Хоть бог и запретил дуэли,
Но к шпаге чувствую талант.
Дерусь семь раз я на неделе,
Но лишь тогда, когда задели,
Когда вы честь мою задели,
Хоть, право, я не дуэлянт
Ведь, право, я не дуэлянт

Господь, ты видишь это тело,
В нем жил злодей и пасквилянт,
Его ты создал неумело,
Но дал мне шанс исправить дело
Но дал мне шанс исправить дело
Хоть, право, я- не дуэлянт
Хоть, право, я- не дуэлянт...

Века уходят неотложно,
Дуэль исчезнет до конца.
И это к лучшему, возможно.
Но, боже мой, как будет сложно
Ах, боже мой, как будет сложно
Призвать к ответу наглеца
Призвать к ответу наглеца !

А ценность жизни всё виднее,
когда с теченьем дней
друзья прохладней и вернее,
ровесники мудрей.
Сильней горчит живая влага,
когда осталась треть,
и невесёлая отвага
нужна, чтоб пить и впредь.
Но в золотой кленовой дрожи
с безлистьем впереди,
кто на земле кого моложе -
не разобрать, поди:
листва ль корней, листвы ль коренья,
и - дальше, до конца -
творец ли своего творенья,
творенье ли творца?
Коль тяжесть опыта земная
с тобой, так отчего
ты дышишь, ничего не зная,
не помня ничего!..
-----
Всю прелесть январского моря
не помня уже наизусть,
я помню, что этой зимой я
был счастлив с природой.
И пусть,
пусть жизнь неразлучна с тревогой
былых и грядущих потерь,
но цаплей ко мне одноногой
слетала с карниза капель...
А было и пусто, и сыро.
Валялся обломок весла...
И горькая искренность мира
впервые меня потрясла.
-----
Морской зарёй морочил Крым,
и зелен был, и розов...
"Не надо быть в любви вторым", -
сказал один философ,
имея между тем ввиду,
что - прочный иль ранимый -
ты должен - пусть хоть на беду -
любить сильней любимой...
Жизнь с карадагской высоты
прекрасна, но безлюдна...
Любить сильней, чем любишь ты?
Ну, это так нетрудно.
-----
Так неожидан был и нов
акцент тбилисских воробьёв.
В сомненье: что за птица? -
я наблюдал черты страны,
где лица женские скромны,
горды мужские лица.

Я направлялся по утрам
к углу, где Кошуэтский храм
с грузинкою-мадонной.
Во всём вокруг сквозила страсть:
не свет - а блеск, не цвет - а масть,
не тень - провал бездонный.

Но всё смягчал хозяйский клан,
к полудню предлагавший план
поистине духовный.
Шёл жаркий спор: когда - куда,
пока не гаркнет тамада
свой приговор верховный.

И каждый раз меня всего
кидало в дрожь от одного
незначащего факта:
ведь вот безделица, мура,
и знаю сам - забыть пора, -
да не выходит как-то.

Всяк тот, кто, следуя добру,
меня водил, как ко двору,
к высокой кисти, иль перу,
иль к их родне, тем паче, -
служил творцам, как верный Сид,
весь дух свой вкладывал в их быт,
но - Тициан, Ладо, Давид
их звал - и не иначе...
-----
Луврский каталог цветаст и глянцев.
Вспомнил зал, в котором, за толпой,
скромен среди ярких итальянцев,
Леонардо темно-золотой.

Если в жилах кровь, а не водица,
если внятны строки и мазки,
смирный, я обязан восхититься,
смертный, я немею от тоски.

От тоски немею - не от скуки,
от загадок древнего труда,
от бессилья праведной науки
сохранить планету навсегда,

от улыбки, страшной и холодной, -
с ней когда-нибудь, в зазвездный час,
жители звезды, еще свободной,
затаив оружье, встретят нас,

от короткой вечности, от мая,
от густого шарканья подошв,
от друзей, которым не внимая,
ошалело выхожу под дождь.

И, привержен сумрачным догадкам,
так тянусь к родному очагу,
что потом, в Провансе - пряном, сладком, -
кажется, запел бы!.. Не могу.

Может, вся загадка Моны Лизы
в том, что, заглянув за эту прядь,
отчих окон милые карнизы
хочется немедля увидать...
-----
Я поспорил с весёлым буддистом.
Он упрямо стоял на своём:
дух мой будет счастливым, лучистым,
с предыдущим простясь бытиём.

Я сказал: - Но товарищей жалко!
И другая страшна мне родня.
Средь своих бы ни шатко, ни валко
повторяться до судного дня...

Он сказал: - Судный день - предрассудок.
Мы и божьим не верим весам.
Семью семь перемаявшись суток,
мать и родину выберешь сам...

- Что ты, что ты! Опомнись... Послушай:
этот догмат ваш - галиматья.
Да без мамы, без родины сущей
разве я это буду? Не я!..

Он взглянул на меня с сожаленьем:
- Декорации разве важны?
За летальным своим просветленьем
их забудешь, как смутные сны...

Он с буддистской своей теплотою
попенял мне по-братски чуток
и походкой своей молодою
удалился к себе на восток.

И безмолвно, но - долго, протяжно
вслед счастливцу кричал я всю ночь:
- Да пойми, не исчезнуть нам страшно -
нам расстаться, расстаться невмочь!

"Может, ночь-это лучшее время для бешеных строк. Ночью пошлый рассудок расслаблен и спит, как сурок. Что, казалось, убито, забыто встает на реванш. Время медленно рвется, как тот кобулетский лаваш. Синий ветер врывается в фортку, герань теребя, словно свежая весть, что умершим нельзя без тебя..." Ю. Ряшенцев