Куда заводят простые решения ?

Хм..туда, где ничем не обзаведёшься..

Правильные к успеху

к простотыным решениям

На завод. И как тут правильно подсказывают, возможно на свечной.))

Жидкие мысли текут по кровеносному древу и сливаются в озеро сна. Окно звездного неба просит выброситься в него. Грохот военных цепей, высыпанный мне в черепную чашу, делает неповоротливой оглохшую мысль. Похоже, где взорвалась петарда, там и праздник подрывникам удался. Хороший вор благодарит палача, затянувшего на шее петлю. Электрическая кузница, мерцающая в толще туч, обращает в бегство толпу. Жерла матерных корабельных орудий жаждут плеваться выстрелами. Каждый снаряд выплавлен из синих металлических птиц, вьющих гнезда из проволоки на планетах у голубых звезд. Покаяние лжет. Правда — это подложка, и её ты находишь под ложью. Жертвы репрессий как люди не так уж и хороши. Жертва, злодей, герой и предатель живут на одной карусели. Души не исчезают, но смешанные в личностный фарш, нарезаются заново в новых местах чем-то вроде швейной машинки цикад. Великий лучник стреляет лучами из звездного вездехода по глазам наивных зевак. Алкогольные игры иссякли. Табачные искры погасли. В пустыне самум задувает в бутылку песок.

Процесс поиска смысла намного важнее, чем в результате отысканный смысл. Топор топорщится, когда солдаты гнут огненный кнут, а гранёный кулак ударом урана сносит полголовы. В тиши звездных потоков, звездных заводей и проток, раскаленный до цвета заката, снаряд предчувствует брызги врагов. Раскалённые птицы на никелированной наковальне каждым ударом ссыпают огненные фонтаны искр. Ещё не отлетевшие души кричат о собственной смерти, увязнув в её адской бане и пытаются докричаться до лгущей машинки, пишущей их дневники. Парусники в испанских пилотках в яркий день лазурного побережья размышляют о свойстве души превращаться в парафированный эфир. Осколок делает больно тебе, потому что ты тоже страна. Теперь и ты знаешь, как страдает твоё государство. Укронацисты рассадят стеклярус росы в сети, сотканные из слёз, и совершат над живым человеком погребальный обряд. Доброволец тщательно упакован в фольгу, чтобы ни один атом не испарился, когда запекут его заживо в философской печи Бухенвальда. «Каковы будут мысли в огне? В чём будет их смысл, вот в чем, Гамлет, последний вопрос!» Всё запечется в материальном мозгу. Он станет им пищей из размышлений, когда они станут его пожирать. И, чудо! Они изнутри познают гекзаметр треугольных опор передающих электричество линий.

На новейшей войне обновленные пули ищут новенькие животы. Вот так мы, лазоревые, и бредём в ампутацию лазаретов через лес лазурных иллюзий и буреломы лазерных голограмм. Потом ты падаешь снова с нераскрывшимся парашютом в бассейн теплой материнской золы. Под латунной Луной гнутся плавные ноги лагун. Там коваль Клинко на наковальне колокольным звоном куёт желтую птицу. Он оглох, чтобы слышать вопли пойманных рыб. Скользкий, хлёстко блещущий вопль окуня молит окунуть его в воду. Славное мое Байкал в перламутровом утре Сибири и славное море Кракена на Титане не знают, как популярны. Они же не знать. Они не умеют знать. Так и Сверчок не видит, что пишет, он просто тошнит словами, когда обожрётся звуками славянского языка.

Как муэдзин воет подбитый бомбардировщик прежде, как врезаться в крах. Царапина метеора осыплется золотой пылью над проблесками зерцала озера в перелеске. Когда ты остановишь время, сможешь слышать взрыв утренней розы, и увидишь, как тает на острие луча прозрачный кристалл христианства. Взметенная плащом пыль отмщения напишет булатом убивающую звуком песню. Звезды, стоящие в карауле у изголовья травы, будут ждать, когда дымная смоква рассеется и сгустится в извечные камни. Мы только осколки зеркала, в которое смотрел кто-то великий, может быть, человек.