Как может спасти Мир красота, если это понятие очень относительное. У каждого своё понятие красоты?

Красота имеется в виду духовная, предполагающая подвиги во имя человечества, а никакая другая)))

Нам может показаться, что все это фантазии, невероятные чудеса. Но, на самом деле, все очень просто.
Нет чудес, есть только необъятная Гармония, которая правит миром с той же безошибочной точностью и тонкостью во встрече атомов и в циклах цветения, и в возвращении перелетных птиц, как и во встрече людей и в развертывании событий на этом перекрестке времен. Есть необъятное, единое движение, от которого, как мы думали, мы были отделены, потому что мы понастроили маленьких ментальных сторожевых будок на границах нашего понимания и провели черные пунктирные линии на сладости великого земного холма, как другие понастроили свои охотничьи угодья, а чайки – свои белые архипелаги на пенящихся водах. И поскольку мы нацепили те или иные шоры, чтобы защититься от устрашающей величины наших земель, понаставили своих карликовых барьеров, чтобы разрабатывать свои шесть соток, загоняли маленькие волны в ловушки наших кордонов, ловили маленьких золотых (или менее золотых) светлячков в сеть нашего интеллекта, вырывали маленькие ноты из слишком большой для нас Гармонии, то мы думали, что мир следует нашим законам или, по крайней мере, следует достоверной мудрости наших инструментов и наших вычислений, и что все, что превосходит это деление на участки или проскальзывает сквозь ячейки нашей сети, является немыслимым или несуществующим, “чудодейственным”, галлюцинационным. И мы попались в собственную ловушку. И по какой-то милостивой услужливости – что, возможно, остается одной из величайших мистерий, которые надо выяснить – мир начал походить на наши чертежи ученых детей: наши болезни стали следовать врачебному прогнозу, наши тела – подчиняться предписанной медицине, наша жизнь – втягиваться в намеренную борозду между двумя стенами невозможности, и даже наши события сгибаются перед нашей статистикой и перед нашими мыслями о них. Мир действительно стал ментализированным от края до края и сверху до низу: мысль – это последний шаг в нашем хронологическом списке, после монгольского шамана, тибетского оккультиста или знахаря банту. Остается только гадать, чем наша магия лучше другой магии – но это магия, и мы еще не осознали всей ее силы. Но, на самом деле, есть только одна Сила, которая с равным успехом использует амулет, тантрическую янтру* или заклинание, как и дифференциальное уравнение – или даже нашу маленькую пустяковую мысль. Что мы хотим? – вот в чем вопрос.
Мы манипулируем мыслью, как хотим; вообще-то, это даже не мы ею манипулируем: это она манипулирует нами. Мы осаждаемы тысячью бесполезных мыслей, которые снуют туда-сюда по нашей внутренней области, автоматически, попусту, десять раз, сто раз, во время спуска по бульвару или подъема по лестнице. Едва ли это мышление; это нечто вроде мыслительного потока, который взял себе за привычку следовать неким нашим извилинам и оборотам, и, согласно нашим вкусам или склонностям, или нашей наследственности, нашей среде, он окрашивается в более или менее нейтральный цвет, более или менее блистающий, и передается предпочтительными или особыми словами, голубой или серой философией на том или ином языке – но это один и тот же поток, текущий всюду.

https://www.aurobindo.ru/workings/satprem/on_the_way_to_supermanhood.htm#01

она должна рождать доброе светлое... так наверно... но сейчас не редко плохое

Понятие разное, а смысл один.

Из романа «Идиот» (1868) Ф. М. Достоевского (1821 — 1881).

Как правило, понимается буквально: вопреки авторскому толкованию понятия «красота».

В романе (ч. 3, гл. V) эти слова произносит 18-летний юноша Ипполит Терентьев, ссылаясь на переданные ему Николаем Иволгиным слова князя Мышкина и иронизируя над последним: «Правда, князь, что вы раз говорили, что мир спасет «красота»? Господа, — закричал он, громко всем, — князь утверждает, что мир спасет красота! А я утверждаю, что у него оттого такие игривые мысли, что он теперь влюблен.

Господа, князь влюблен; давеча, только что он вошел, я в этом убедился. Не краснейте, князь, мне вас жалко станет. Какая красота спасет мир. Мне это Коля пересказал... Вы ревностный христианин? Коля говорит, что вы сами себя называете христианином.

Князь рассматривал его внимательно и не ответил ему». Ф. М. Достоевский был далек от собственно эстетических суждений — он писал о духовной красоте, о красоте души. Это отвечает Главному замыслу романа — создать образ «положительно прекрасного человека». Поэтому в своих черновиках автор называет Мышкина «князь Христос», тем самым себе напоминая, что князь Мышкин должен быть максимально схож с Христом — добротой, человеколюбием, кротостью, ПОЛНЫМ ОТСУТСТВИЕМ ЭГОИЗМА, способностью сострадать людским бедам и несчастьям. Поэтому «красота», о которой говорит князь (и сам Ф. М. Достоевский), — это есть сумма нравственных качеств «положительно прекрасного человека».

Вот ваше понятие красоты вас и спасет. А меня спасет мое понятие красоты.

Красота спасёт мир, но лишь та, от которой ДУША РАДУЕТСЯ... без оглядки!)

НИКТО НЕ ЗНАЕТ...

Здесь имеется в виду красота душевная

Совсем не обязательно, что слова князя Мышкина - это слова именно самого Достоевского. Всё-таки это вымышленный герой романа. Сам Достоевский не вёл себя так, как Мышкин. И что означают слова князя о красоте, которая спасёт мир - нигде Достоевским не объяснены и не растолкованы. Даже прямой речи нет. Поэтому нет смысла фантазировать об этом. Князь Мышкин видел людей иначе, чем обычные люди. И в Настасье Филипповне он увидел красоту страдания.