Какие офицеры больше издевались над солдатом - царские, дворяне по крови и званию, или советские, которые считали

Кто ж тебе это скажет, где статистику такую взять? По какому критерию выводы делать???

Поровну

Всякое бывало. Царские, те, которые не дворяне по крови и те, которые по крови, тоже разные бывали, а вера и атеизм вообще не влияют на поведение людей, как те, так и другие бывают порядочными людьми, а бывают отморозками. Люди всегда были разными, человеческая природа похоже не меняется.

Предположу что в СССР с тех пор как стали призывать уголовников появилась дедовщина.

Солдатиков считают не быдлом, солдатами: свирепыми бойцами, не отступающими перед трудностями и проявляющими солдатскую смекалку.

Солдаты - не роботы, по этому включать эти качества только в бою и отключать в мирное время - не получается. По этому для руководства ими, необходимо учитывать их бойцовскую природу хитрых бестий.

Скорее всего "забижали" солдат примерно одинаково во все времена. И не со зла, а потому, что преодоление трудностей и муштра - практически единственный экономичный способ сделать из среднестатистического раздолбая боевую еденицу. Кроме того, Александр, Вы опять соврамши: быдлом простого солдата считали как раз в царской армии, в советские времена солдат был товарищем. Например, при царе - батюшке порки были официально разрешенны, а уж дать рядовому в зубы просто так для офицера вообще было в порядке вещей. Вы можете себе такое представить в СССР? То что Вас, Александр, на службе гнобили бы - так Вы и в мирной жизни уважением не пользуйтесь. Подумайте, может дело все же в Вас, а не в мировоззрения окружающих?

Царские, почитай Толстого, "После бала" Знаешь что такой цугундер? Это 100 ударов по спине шпицрутенами, богоугодное православное наказание в царской армии
" Что это они делают? — спросил я у кузнеца, остановившегося рядом со мною.

— Татарина гоняют за побег, — сердито сказал кузнец, взглядывая в дальний конец рядов.

Я стал смотреть туда же и увидал посреди рядов что-то страшное, приближающееся ко мне. Приближающееся ко мне был оголенный по пояс человек, привязанный к ружьям двух солдат, которые вели его. Рядом с ним шел высокий военный в шинели и фуражке, фигура которого показалась мне знакомой. Дергаясь всем телом, шлепая ногами по талому снегу, наказываемый, под сыпавшимися с обеих сторон на него ударами, подвигался ко мне, то опрокидываясь назад — и тогда унтер-офицеры, ведшие его за ружья, толкали его вперед, то падая наперед — и тогда унтер-офицеры, удерживая его от падения, тянули его назад. И не отставая от него, шел твердой, подрагивающей походкой высокий военный. Это был ее отец, с своим румяным лицом и белыми усами и бакенбардами.

При каждом ударе наказываемый, как бы удивляясь, поворачивал сморщенное от страдания лицо в ту сторону, с которой падал удар, и, оскаливая белые зубы, повторял какие-то одни и те же слова. Только когда он был совсем близко, я расслышал эти слова. Он не говорил, а всхлипывал: «Братцы, помилосердуйте. Братцы, помилосердуйте». Но братцы не милосердовали, и, когда шествие совсем поравнялось со мною, я видел, как стоявший против меня солдат решительно выступил шаг вперед и, со свистом взмахнув палкой, сильно шлепнул ею по спине татарина. Татарин дернулся вперед, но унтер-офицеры удержали его, и такой же удар упал на него с другой стороны, и опять с этой, и опять с той. "