Толерантность, это терпение к греху или принятия иной точки зрения? Как по Вашему.

Наша любовь к иностранным словечкам часто создает проблемы отнюдь не лингвистические. В последние десять лет нам полюбилось слово «толерантность». Дня не проходит, чтобы кто-нибудь не разъяснял нам важность толерантности. В общем (школьном) образовании это слово стало едва ли не главным при обсуждении проблем воспитания детей. При этом мало кто пытается разобраться в смыслах употребления
Однако усердие в воспитании терпимости постепенно превратилось в агрессивное преследование… несогласия, причем по все более широкому списку проблем. Главными из таких проблем стали те, которые в христианской цивилизации традиционно входили в «корпус грехов», — гомосексуализм, лесбиянство, однополые браки, эвтаназия, мазохистское сектантство и т. д. В отношении всех этих явлений стали требовать соблюдения свободы их существования. То есть рядом с выстраданным в течение веков корпусом таких свобод, как свобода совести, слова, собраний, предпринимательства, составлявших существо ценностной системы либерализма и демократии, начали требовать провозглашения свобод на грехи. Идея этого вытеснения добродетелей грехами принадлежала маниакальному ненавистнику капитализма социалисту Антонио Грамши. Он едва ли не первым понял тупиковость соцреволюций с целью крушения капитализма и задумал сокрушить его, поразив его сердцевину — христианско-протестантское учение, которое со времен Мартина Лютера последовательно обеспечивало интеллектуальную свободу, права человека, идеи индивидуализма, демократии, рыночной экономики и т. д.
Вместе с тем толерантность (терпимость) — способ вывести из сферы публичных обсуждений определенные явления и события, способ заставить терпеть их, снисходительствовать и «раскланиваться при встрече». Это способ заставить не только терпеть грех или зло, но и согласиться с ними, легитимизировать их.
А теперь обратимся к образовательной сфере, где толерантность стала неким новым заклинанием. Оно неизбежно присутствует во всех обсуждениях воспитательной деятельности школы. Что же именно предлагается терпеть? Точного ответа на этот вопрос пока нет ни у кого. Зато у многих ответ сводится к самым общим словам о терпимости к чужой культуре, религии, обычаям и даже нравам. На самом деле этот ответ только запутывает всю проблему толерантности. Сама идея терпимости к чужой культуре весьма неопределенна. Например, надо ли воспитывать терпимость к обычаю каннибализма (людоедства), все еще сохраняющемуся у некоторых народов Океании? Или к «рабочей этике» цыганского народа? Или еще покруче — к кровной мести, многоженству, похищению невест, взятию заложников, рабству, наконец, к массовому бесправию женщин? Таких вопросов можно задать очень много, тем более что они отражают реально происходящую у нас жизнь.
Образовательная система сама дефицитна в отношении, например, такого компонента, как милосердность, готовность помочь страдающему ближнему. Речь идет об отношении к детям — инвалидам по слуху, зрению и т. д. Идея интеграции и инклюзии таких детей в нормальную, полноценную среду на практике сталкивается более чем часто с брезгливостью этой среды (включая учителей, родителей и детей) по отношению к таким детям. Вот где мало паханное поле для воспитания толерантности. Или все-таки милосердности? Научить ребенка жить так, чтобы человек человеку был в радость, — это не толерантность, а требование любви к ближнему (десятая заповедь).
В краткой колонке все вопросы о толерантности не обсудишь. И все же мы можем призвать к осторожности с этим понятием, с жонглированием им по поводу и без. Добродушно относиться к шотландской юбке, среднеазиатской тюбетейке или русским лаптям — это одно, а к обычаям, которые вписываются в какие угодно цивилизации прошлого, но только не в ту, с которой мы конституционно связываем свое будущее, — это нечто совсем другое и вряд ли приемлемое. Воспитание в России должно быть не столько явлением для продвижения толерантности, сколько способом обновления культуры, поиска и формирования культурного консенсуса, способного не кон