Свой творческий девиз Пришвин сформулировал следующим образом: «Мой девиз – мыслить о всем, но писать понятно для всех». Этой великой простоты писатель добился во многих своих произведениях («Кладовой солнца», «Рассказах егеря», «Как заяц сапоги съел», «Золотой руке», «Золотом портсигаре», циклах рассказов «Лесная капель», «Дедушкин валенок», «Золотой луг», «Лисичкин хлеб» и др.), среди которых особо выделял сказку-быль «Кладовая солнца». Обращаясь к самому себе, Пришвин писал: «…Держись простоты “Кладовой солнца”, всем понятной. Пусть у тебя будет разговор со всем народом, с людьми образованными и необразованными, старыми и малыми, русскими и нерусскими»
Для Пришвина родной язык − это основа самосознания человека: «По правде сказать “я” можно лишь на родном языке» . Чувство родины и неразрывно связанный с этим чувством родной («материнский») язык помогли писателю в жизни и борьбе: «В моей борьбе вынесла меня народность моя, язык мой материнский, чувство родины. Я расту из земли, как трава, цвету, как трава, меня косят, меня едят лошади, а я опять с весной зеленею и летом к Петрову дню цвету.
Ничего с этим не сделаешь, и меня уничтожат только, если русский народ кончится, но он не кончается, а может быть, только что начинается»
Русская литература была для Пришвина, по его собственному выражению, «почти что религией» [7, 348]. О такой же высочайшей оценке искусства слова русского народа свидетельствует воспоминание детства, описанное в романе «Кащеева цепь»: «Когда-то в детстве нас с братишкой ставили на коленки перед иконами и заставляли читать “Отче наш” и “Богородицу”. Это были не молитвы: какая молитва может быть у пригвожденного к полу ребенка? Но однажды в скуке я придумал читать как можно тише, чтобы не расслышали старшие, в тон и ритм “Богородицы”: “Скажи мне, ветка Палестины, где ты росла, где ты цвела, каких холмов, какой долины ты украшением была? ” И это теперь, после многих лет жизни, оказалось молитвой: ни “Отче”, ни “Богородица” мне теперь ничего не дают, но с трудом могу без слез прочитать это стихотворение Лермонтова и в особенности его же “Я, матерь божия, ныне с молитвою”»
К. Г. Паустовский назвал прозаические произведения Пришвина «разнотравьем русского языка»: «У ботаников есть термин – разнотравье. Он обычно относится к цветущим лугам. Разнотравье – это сплетение сотен разнообразных и веселых цветов, раскинувшихся сплошными озерами по поймам рек.
Прозу Пришвина можно с полным правом назвать разнотравьем русского языка. Слова у Пришвина цветут, сверкают. Они то шелестят, как травы, то бормочут, как родники, то пересвистываются, как птицы, то позванивают, как первый лед, то, наконец, ложатся в нашей памяти медлительным строем, подобно течению звезд»
