Волновало бы Льва Толстого, как в президиуме расположились по отношению к царю писатели?

8.9.78.
По телевидению показывали торжественное заседание, посвященное 150-летию со
дня рождения Л. Толстого. В Большом театре в первом ряду президиума сидели
Брежнев и другие; а также: от Брежнева вправо — Г. Марков, С. Михалков, Л.
Леонов, М. Алексеев, А. Сурков, Н. Грибачев, К. Симонов, А. Чаковский (этот,
конечно, сидел ближе к центру, я пропустил его) . Доклад делал Бердников.
Затем выступили П. Зарев (Болгария) , Х. Варелла (Аргентина) и представитель
Индии, который сказал — единственный — то, что соответствовало духовным
заветам Толстого. Секретарь Тульского обкома партии по фамилии Юнак с
замашками большого вождя к концу забыл, где он и зачем, и с энтузиазмом
превозносил Брежнева и заверял в преданности и верности.
Помню, как на подобном заседании выступал Леонов; это было событием
культуры. Нынешнее заседание неизмеримо мельче; в нем было что-то позорное
для нашей литературы, для всего общества. Смотреть и слушать было
мучительно. Эти самоуверенные, значительные надутые люди превзошли Толстого;
он со своими сомнениями и страданиями — малое наивное дитё. Они давно
поняли, что совесть, правда, человечность, дух, справедливость — это прежде
всего слова и произнесение этих слов — служебная обязанность, которая
неплохо оплачивается. Он-то ломал голову, мучился: как же, как же, я живу
богато, праздно, мне прислуживают! Нехорошо! Ах, бедный, бедный Толстой, все
эти мучения никого теперь не мучают, все это — пустое, мелкое, какое-то
детское. Теперь у нас роскошь — трудовая, потому что каждому дают “по
труду”, и совесть может спать спокойно. Совесть теперь — из области
декламации, одно из самых бессодержательных слов. Если вернуть ему смысл, то
оно станет одним из самых разрушительных переживаний для нашего народа. Игорь Дедков. Обессоленное время. Из дневниковых записей 1976 — 1980 годов «Новый Мир» 1998, №5

Не кури. \ Домик у реки; \ сумерки. Михаил Соковнин Из книги «Рассыпанный набор» 1995 СТИ-ШКИ