Существует ли литературное осмысление психологии ТОЛПЫ?

Психология толпы издавна занимала умы мыслителей. Гюстав Лебон характеризовал душу толпы таким образом:

Самый поразительный факт, наблюдающийся в одухотворенной толпе, следующий: каковы бы ни были индивиды, составляющие её, каков бы ни был их образ жизни, занятия, их характер или ум, одного их превращения в толпу достаточно для того, чтобы у них образовался род коллективной души, заставляющей их чувствовать, думать и действовать совершенно иначе, чем думал бы, действовал и чувствовал каждый из них в отдельности. Существуют такие идеи и чувства, которые возникают и превращаются в действия лишь у индивидов, составляющих толпу. Одухотворенная толпа представляет собой временный организм, образовавшийся из разнородных элементов, на одно мгновение соединившихся вместе, подобно тому, как соединяются клетки, входящие в состав живого тела и образующие посредством этого соединения новое существо, обладающее свойствами, отличающимися от тех, которыми обладает каждая клетка в отдельности.

В. Г. Белинский писал: «Толпа есть собрание людей, живущих по преданию и рассуждающих по авторитету» .

Рассказ А. П. Чехова «Брожение умов» — блестящая иллюстрация небольшой пассивной толпы с некоторыми ее закономерностями, которая стихийно возникла лишь потому, что два человека сосредоточенно смотрели в одном направлении. Случайные прохожие стали останавливаться и смотреть в том же направлении. Поскольку любое свое действие люди стремятся объяснить, в образовавшемся скоплении публики возникли самые различные версии относительно того, почему все смотрят в какую-то одну точку. Здесь проявился механизм неизбежного возникновения слухов в толпе, которые в зависимости от конкретных обстоятельств, а главное — от обшей психологической атмосферы в обществе и в конкретной ситуации могут приобретать самый разнообразный и даже фантастический характер.

Американские психологи воспроизвели сюжет Чехова в эмпирическом исследовании. Был поставлен вопрос: как от числа людей, ведущих себя определенным образом, зависит провоцирующий стимул для стихийного формирования случайных лиц в толпу? Были созданы группы из 1, 2, 3, 5, 10 и 15 человек, которые останавливались на многолюдной улице и начинали смотреть в течение одной минуты в определенном направлении, например на окно одного из зданий. Реакция прохожих фиксировалась на кинопленку. Оказалось, что при группах от 1 до 5 человек число прохожих, останавливавшихся и начинавших смотреть в том же направлении, быстро увеличивалось в зависимости от размеров «провоцирующей группы» . Группы из 5, 10 и 15 человек оказывали примерно одинаковое воздействие (при 1, человеке останавливались 4,05%, при 15 — 39,98% прохожих) (16, с. 532]. Отсутствие стимулов к какому-либо недовольству и равнодушие людей в подобных ситуациях формируют толпу пассивного характера, которая так же быстро рассеивается, как и собирается. Эмоциональный компонент здесь почти не выражен и проявляется в своего рода лишь «заражении» любопытством.

Понижение уровня всякой обсуждаемой проблемы прямо пропорционально количеству обсуждающих проблему людей. Двое, трое, четверо – ещё можно удержаться на хорошем уровне. Дальше идет спад. Идеал тупости – толпа. (Ф. Искандер. Сюжет существования)

Психологию толпы ни один самый лучший психолог не поймет и не опишет. Это настолько страшно, непредсказуемо и непонятно.

"Негры, попадавшиеся ей по дороге, нахально скалили зубы и подтрунивали над ней, а она спешила мимо, спотыкаясь и скользя в грязи, временами останавливаясь, чтобы перевести дух и надеть соскочившие туфли. Да как они смеют подтрунивать над ней, Скарлетт О’Хара, владелицей Тары! Как они смеют скалить зубы, черные обезьяны! Она бы велела их всех пороть — пороть, пока кровь не выступит! Черт бы подрал этих янки — зачем они освободили черномазых, зачем дали им возможность насмехаться над белыми! " (М. Митчелл "Унесенные ветром")

"(...) У меня развито стадное чувство. Когда я вижу бегущих людей, я бегу вместе со всеми, даже если мне надо в противоположную сторону.

Однажды мы с Лерой собрались на её дачу и приехали с этой целью на Савёловский вокзал. Лера пошла за билетами, а я осталась ждать на платформе. В это время со второго пути отправлялся поезд, который редко ходит и далеко везёт. Вокруг меня все пришло в движение и устремилось ко второму пути. Люди бежали так, будто это был самый последний поезд в их жизни и вёз их не в Дубну, а в долгую счастливую жизнь.

Я услышала в своей душе древний голос и бросилась бежать вместе со всеми, не различая в общем топоте своего собственного. Когда я вскочила в вагон, то испытала облегчение, доходящее до восторга. Потом, конечно, я испытала оторопь и растерянность, но это было уже потом, когда поезд тронулся.

Лера не понимает, как можно вскочить в ненужный тебе поезд. Она до сих пор не понимает, а я до сих пор не могу объяснить. (...) " В. Токарева, "Инструктор по плаванию".

***

"(...) Толчок и окрик не спугнул, не спутал бойкий ход мысли Самгина.
"Маракуев, наверное, подружится с курчавым рабочим. Как это глупо - мечтать о революции в стране, люди которой тысячами давят друг друга в борьбе за обладание узелком дешевеньких конфект и пряников. Самоубийцы".
Это слово вполне удовлетворительно объясняло Самгину катастрофу, о которой не хотелось думать.
"Раздавили и - любуются фальшфейерами, лживыми огнями. Макаров прав: люди - это икра. Почему не я сказал это, а - он?. . И Диомидов прав, хотя глуп: людям следует разъединиться, так они виднее и понятней друг другу. И каждый должен иметь место для единоборства. Один на один люди удобопобеждаемее... "
Самгину понравилось слово, он вполголоса повторил его:
"Удобопобеждаемее.. . да! " (...) М. Горький, "Жизнь Клима Самгина".

По мере того как он шел вперед, толпа редела, и к нему снова вернулись
прежнее беспокойство и нерешительность. Некоторое время он следовал по пятам
за какой-то компанией, состоявшей из десятка гуляк, но они один за другим
разошлись, и наконец в узком темном переулке их осталось только трое.
Незнакомец остановился и, казалось, на минуту погрузился в раздумье, потом в
крайнем волнении быстро пошел дорогой, которая привела нас на окраину
города, в кварталы, совершенно непохожие на те, по которым мы до сих пор
проходили. Это была самая отвратительная часть Лондона, где все отмечено
печатью безысходной нищеты и закоренелой преступности. В тусклом свете
редких фонарей перед нами предстали высокие, ветхие, источенные жучком
деревянные дома, готовые каждую минуту обрушиться и разбросанные в таком
хаотическом беспорядке, что между ними едва виднелись проходы. Под ногами
торчали булыжники, вытесненные из мостовой густо разросшимися сорняками. В
сточных канавах гнили зловонные нечистоты. Повсюду царили бедность и
запустение. Однако постепенно до нас стали доноситься звуки,
свидетельствовавшие о присутствии людей, и в конце концов мы увидели толпы
самых последних подонков лондонского населения. Старик снова воспрянул
духом, подобно лампе, которая ярко вспыхивает перед тем, как окончательно
угаснуть, и упругой походкой устремился вперед. Вдруг при повороте нас
ослепил яркий свет, и перед нами предстал огромный загородный храм Пьянства
- один из дворцов дьявола Джина.
Близился рассвет, но несчастные пропойцы все еще теснились в ярко
освещенных дверях. Издав радостный вопль, старик протолкался внутрь и, снова
обретя свой прежний вид, принялся метаться среди посетителей. Вскоре,
однако, все бросились к выходу: хозяин закрывал свое заведение. На лице
непонятного существа, за которым я так упорно следил, изобразилось теперь
чувство более сильное, нежели простое отчаяние. Но, ни минуты не медля, он с
бешеною энергией снова устремился к самому центру исполина-Лондона. Он бежал
долго и быстро, а я в изумлении следовал за ним, решив во что бы то ни стало
продолжать свои наблюдения, которые теперь захватили меня всецело. Пока мы
шли, поднялось солнце, и когда мы снова добрались до самой людной части
этого густонаселенного города - до улицы, где расположена гостиница Д. ,
суета и давка снова были такими же, как накануне вечером. И здесь, в
ежеминутно возрастающей толчее, я еще долго следовал за странным
незнакомцем. Но он, как и прежде, бесцельно бродил среди толпы, весь день не
выходя из самой гущи уличного водоворота. А когда вечерние тени снова стали
спускаться на город, я, смертелльно усталый, остановился прямо перед
скитальцем и пристально посмотрел ему в лицо. Он не заметил меня и продолжал
невозмутимо шествовать дальше, я же, прекратив погоню, погрузился в
раздумье. "Этот старик, - произнес я наконец, - прообраз и воплощение
тягчайших преступлений. Он не может остаться наедине с самим собой. Это
человек толпы. Бесполезно следовать за ним, ибо я все равно ничего не узнаю
ни о нем, ни об его деяниях. Сердце самого закоренелого злодея в мире -
книга более гнусная, нежели "Hortulus Animae..." [Садик души... " (лат.).] ,
и, быть может, одно из величайших благодеяний господа состоит в том, что она
"не позволяет себя прочесть".

Обожаю толпу, обожаю,
Когда вместе с толпою шагаю.
Я смотрю на их лица, одежду,
На глаза, где тоска и надежда.
Нет, я личность в толпе не теряю,
А, скорее, себя обретаю.

...Высшее достоинство недоступно пониманию толпы; последняя охотно хвалит добродетели низшего порядка; средние добродетели возбуждают в ней удивление или, вернее. изумление; что же касается высших добродетелей, то она даже не имеет понятия о них.

Ф, Бэкон.

Человек чувствует в себе возможность вопросa, и этa возможность вызывaет у него инстинктивное желaние избежaть встречи с ней.
Невольно люди жмутся один к другому, сливaются в группы, молчa стоят нa углaх улиц, смотрят нa всё вокруг, к ним подходят еще и еще живые куски, и стремление чaстей к создaнию целого - создaет толпу.
Люди, не спешa, слaгaются один с другим - их стягивaет в кучу, - точно мaгнит опилки железa,- общее всем им ощущение тревожной пустоты в груди. Почти не глядя друг нa другa, они стaновятся плечом к плечу, сдвигaются всё теснее, и - в углу площaди обрaзовaлось плотное черное тело со множеством голов. Угрюмо молчaливое, выжидaтельно нaпряженное, оно почти неподвижно. Сложилось тело, и тотчaс быстро возникaет дух, обрaзуется широкое тусклое лицо, и сотни пустых глaз принимaют единое вырaжение, смотрят одним взглядом - подозрительно ожидaющим взглядом, который бессознaтельно ищет нечто, о чем пугливо доносит инстинкт.
Тaк рождaется стрaшное животное, которое носит тупое имя Mob - ТОЛПА.
Mob только ощущaет, онa только видит. Онa не может претворять своих впечaтлений в мысли, душa ее - немa и сердце - слепо… В темном хлaме бессознaтельного всегдa тлеет стрaх.
Кого-то бьет онa, чернaя Mob, кого-то рaзрывaет, кому-то мстит.
Из бури ее слитных криков все чaще рaздaется, сверкaет, точно длинный, гибкий нож, шипящее слово:
- Линч!
Оно имеет мaгическую силу объединять все смутные желaния Mob, оно всё гуще сливaет в себе ее крики:
Вот в центре ее обрaзовaлось плотное ядро, оно поглотило, всосaло что-то в себя и двигaется, вытекaет из толпы. Ее густое тело послушно рaздaется перед нaтиском из центрa и, постепенно рaзрывaясь, выдвигaет из недр своих этот плотный черный ком - свою голову, свою пaсть.
В зубaх этой пaсти кaчaется оборвaнный, окровaвленный человек - он был кондуктором вaгонa, кaк это видно по нaшивкaм нa его лохмотьях.
Теперь он - кусок изжевaнного мясa,- свежего мясa, вызывaюще вкусно облитого яркой кровью.
(МАКСИМ ГОРЬКИЙ «Mob» )

К пяти часам сборище народа достигло крайней степени, — полагаю, что не менее нескольких сотен тысяч людей. Масса сковалась. Нельзя было пошевелить рукой, нельзя было двинуться. Прижатые во рве к обоим высоким берегам не имели возможности пошевелиться. Ров был набит битком, и головы народа, слившиеся в сплошную массу, не представляли ровной поверхности, а углублялись и возвышались, сообразно дну рва, усеянного ямами. Давка была страшная. Со многими делалось дурно, некоторые теряли сознание, не имея возможности выбраться или даже упасть: лишенные чувств, с закрытыми глазами, сжатые, как в тисках, они колыхались вместе с массой. Так продолжалось около часа. Слышались крики о помощи, стоны сдавленных…
Груды тел начали разбирать, отделяя мертвых от живых. Более 500 раненых отвезли в больницы и приемные покои; трупы были вынуты из ям и разложены кругом палаток на громадном пространстве. Изуродованные, посиневшие, в платье разорванном и промокшем насквозь, они были ужасны. Стоны и причитания родственников, разыскавших своих, не поддавались описанию.. . По русскому обычаю народ бросал на грудь умерших деньги на погребение.. . А тем временем все подъезжали военные и пожарные фуры и отвозили десятками трупы в город. Приемные покои и больницы переполнились ранеными. Часовни при полицейских домах и больницах и сараи — трупами.
(ВЛАДИМИР ГИЛЯРОВСКИЙ «Катастрофа на Ходынском поле» )

«Свободы сеятель пустынный»

Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощенные бразды
Бросал живительное семя —
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды.. .

Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.

А. С. Пушкин. Ноябрь, 1823