Жемчужина высоких трав,
Каких на свете мало,
Вдруг в руки к мастеру попав,
Взывает: «Я пропала!
Сейчас нутро моё пронзишь –
На это ты не робок, -
И с сёстрами определишь
Быть с худшими бок-о-бок» .
«Мне важен прибыли приток.
Уж извини за пытку:
Когда не буду я жесток,
То как составить нитку? »
Какое стихотворение русского поэта могло бы быть хорошим
ответом на вопрос, заданный Иоганном
Вольфгангом Гёте?
Осип Мандельштам
Быть может, я тебе не нужен,
Ночь; из пучины мировой,
Как раковина без жемчужин,
Я выброшен на берег твой.
Ты равнодушно волны пенишь
И несговорчиво поешь,
Но ты полюбишь, ты оценишь
Ненужной раковины ложь.
Ты на песок с ней рядом ляжешь,
Оденешь ризою своей,
Ты неразрывно с нею свяжешь
Огромный колокол зыбей,
И хрупкой раковины стены,
Как нежилого сердца дом,
Наполнишь шепотами пены,
Туманом, ветром и дождем. . .
И еще:
Вот и не стихи, и не по теме, а сразу это в голову влетело и не могу молчать: (Ю. Коваль)
... -Надо свинку подколоть! Надо свинку подколоть! Нюрка была потише, но, как дело до свинки доходило, тоже кричала изо всех сил: - Надо свинку подколоть! Надо свинку подколоть! - Эй! - крикнул я. - Кого вы там подкалываете? - Свинку! - хором отозвались братья Моховы. - Какую еще свинку? Тащите ее сюда! Братья Моховы и Нюрка выскочили из кустов с бидонами в руках, никакой свинки видно не было.
- А свинка где? - строго спросил я. - Вот, - сказала Нюрка и протянула мне травинку, на которую нанизаны были земляничины. - Земляника, - сказал я. - Земляника, - согласилась Нюрка. - Но только - свинка. Я пригляделся и увидел, что ягоды, нанизанные на стебель, были особенно крупные, особенно спелые, черные от густой красноты. Снял ягоду со стебля, положил в рот и понял, что и вкус у нее особенный. У простой земляники солнечный вкус, а тут - лесной, болотный, сумрачный. Долго, видно, зрела эта ягода, набиралась солнца и сока, сделалась лучшей из земляничин. Я нашел подходящую травинку, выдернул из нее стебель и вместе с ребятами стал собирать ягоды и покрикивать: - Надо свинку подколоть! Надо свинку подколоть! Скоро травинка моя стала тяжелой от нанизанных на нее земляничин. Приятно было нести ее, помахивать ею, разглядывать. К обеду бидоны у ребят были полны, и я подколол свинки травинок пять.
...
Я много лет пиджак ношу
Давно потерся и не нов он.
И я зову к себе портного
и перешить пиджак прошу.
Я говорю ему шутя:
"Перекроите все иначе.
Сулит мне новые удачи
искусство кройки и шитья". .
Я пошутил. А он пиджак
серьезно так перешивает,
а сам-то все переживает:
вдруг что не так. Такой чудак.
Одна забота наяву
В его усердье молчаливом:
чтобы я выглядел счастливым
в том пиджаке. Пока живу.
Он представляет это так:
лишь только я пиджак примерю --
опять в твою любовь поверю. .
Как бы не так. Такой чудак.
Окуджава
Пора бы жизнь осмыслить, подытожить;
Уже в былом — сороковой порог,
И, если дни на счет годов помножить,
Пятнадцать тысяч превзойдет итог.
Но эти тысячи, порой несчастных,
Порой счастливых, пережитых дней, —
Как ожерелья белых, синих, красных,
Зеленых, желтых, всех цветов огней!
И эти бусы жгут и давят шею,
По телу разливают острый яд.
Я погасить их пламя не умею,
И в ночь и днем они меня язвят…
Какие камни сбросить мне? Не вас ли,
Рубины алые, где тлеет страсть?
Беру их в руку… Но давно погасли,
Как жемчуга, они. За что ж их клясть!
Так вас, быть может, яркие алмазы,
Вас, тайные, преступные мечты?
Нет! в ясном свете, вы — слепые стразы,
Обманный блеск поддельной красоты!
Так, значит, вас, глубокие опалы,
Воспоминанья скорби и могил?
Нет, нет! и вы — цветок уже завялый,
И ваш огонь стал мертвым и остыл!
А вы, исканья бога, аметисты?
И вы, сапфиры вдумчивых стихов?
Сверкал из вас, в былом, огонь лучистый,
Но вы теперь — лишь груз холодных слов!
Так что ж палит? Вы, скромные агаты?
Ты, нежная, святая бирюза?
Ты, гиацинт? — случайные утраты,
Мелькнувшие в вечерней мгле глаза,
Сны недовиденные встреч мгновенных,
Губ недоласканных прощальный суд?
Что жжет еще меж зерен драгоценных?
Смарагд? топаз? лал? оникс? изумруд?
Всмотрюсь, — и блекнет блеск великолепий:
На белых нитях — только тусклый груз…
Но эти нити сжали жизнь, как цепи,
Палят, как угли, звенья длинных бус!
И жаль порвать уборы ожерелий:
Палим, любуюсь ими я в тиши…
Пусть каждый камень мертв: они горели,
Горят и ныне — в тайниках души
От пламени страстей нечистых и жестоких,
От злобных помыслов и лживой суеты
Не исцелит нас жар порывов одиноких,
Не унесет побег тоскующей мечты.
Не средь житейской мертвенной пустыни,
Не на распутье праздных дум и слов
Найти нам путь к утраченной святыне,
Напасть на след потерянных богов.
Не нужно их! В безмерной благостыне
Наш Бог земли своей не покидал
И всем единый путь от низменной гордыни
К смиренной высоте открыл и указал.
И не колеблются Сионские твердыни,
Саронских пышных роз не меркнет красота,
И над живой водой, в таинственной долине,
Святая лилия нетленна и чиста.
Иван был стекольщик,
Хрусталь не любил,
Поэтому больше
Из горлышка пил.
Любил он толчёным
Стеклом зажевать,
Но вдруг подавился -
И вот не узнать.
Любовь - это счастье,
А счастье - стекло,
Стеклянному счастью
Разбиться легко.
Смотри,
даже здесь, дорогая,
стихами громя обыденщины жуть,
имя любимое оберегая,
тебя
в проклятьях моих
обхожу.
