к 85-летию поэта и публициста Геннадия СУХОРУЧЕНКО (5.9.1934—2000), автора поэтических сборников: «Люблю, когда нелегко»,

Степь и море

Граница хлеба и граница волн...
А может быть, и нет такой границы?
Здесь дышит море, как усталый вол, –
барашками всё поле колосится.

Акации здесь пенны, как прибой,
морским узлом снопы девчата вяжут.
Здесь жаворонки стынут над волной,
и крыльями над нивой чайки машут.

...Покроет степь жемчужная роса,
и я в тиши увижу безмятежной:
у васильков – как брызги волн, глаза,
а в брызгах волн – цвет васильков прибрежных...
-----
Я знаю этих скучных, безмятежных,
фантазией не тронутых людей...
Они, что камни средь ромашек снежных,
что воробьи средь белых лебедей.
Мне жаль их, не подверженных горенью,
не мявших на конях росистый луг,
не плакавших над сломанной сиренью,
о радугу не обжигавших рук.
Они живут спокойно и беспечно,
на прочих с осуждением глядят.
...А мимо журавлиной стаей вечность
плывёт в осенний жёлтый листопад.
-----
Уходят к горизонту корабли,
и плачут жёны моряков бывалых.
А мальчики, влюблённые в залив,
сидят пока на скалах у причала.

Но где корабль отцов на рифы сел,
где штормы завывают, как бывало,
они пройдут. Вернутся. Но не все...
И жёны будут плакать у причалов.

У памятников – алые цветы:
таков удел упорства и мечты.

Утренний колокол
Памяти М. К. Чюрлёниса

Длинноногие сосны, радуясь,
тучу подняли на рога.
А над ними взметнулась радуга,
как раскрашенная дуга.

Посередине дуги, что колокол,
солнце звонкое налилось.
Из оврагов туманы волоком
потащил на пригорок лось.

На камнях и кустах развесил он,
чтоб их высушил ветерок.
Пободался с берёзкой весело
от алмазной росы промок.

И увидел - струится золотом
лучик солнечный, огневой,
в губы взял его, дернул молодо
коронованной головой.

Загудел над землёю колокол,
разливаясь на сто ладов,
будто славил зарю и облако,
радость светлую и любовь.

И живыми, как птицы, звуками
наполнялись сердца людей.
И сухие старухи с внуками
Становились в тот миг добрей.

И разглаживались морщины
возле выцветших бабьих глаз.
И стояли, молча, мужчины,
позабыв завести баркас...

А над лесом, рекой, погостом
солнца колокол бушевал.
... Улыбаясь светло и просто,
новорожденный день вставал.
-----
О, деревья Карелии! О, какой это лес!
Высоту не измеришь - он до самых небес!
Солнце снизу, как зебра, - ветви солнце секут.
И сквозь ветви на землю нити солнца текут.
А оно на верхушках белотелых берёз,
будто в клетке-ловушке - даже жалость берёт!
Но под вечер за кряжи уплывает оно,
в хвойной спутанной пряже прожигая окно.
И ложится над лесом золотой полумрак.
Курит дымкой белесой с впалой грудью овраг.
В лапах сосен могучих тучи ватные спят,
и туман от макушек - из нейлона халат.
А потом, накрывая всё плащом дорогим,
ночь на мягкой кровати спит - на ветвях тайги.
И темно...
Только лодочкой месяц в хвойных сетях,
да крылатые звёздочки - самолёты летят...
-----
Откуда я? Из песни! В ковылях
меня нашли перепела Придонья.
Я рос в стозвонных солнечных полях
с шершавыми мозолями ладоней.

Ромашковый настой поил меня,
а копны сена были мне постелью.
И до сих пор к себе они манят
у той реки за перекатной мелью.

Откуда я? Из песни, из волны!
Из горьких полынковых буераков,
где рыжие степные табуны
срывают пламя огнекрылых маков…

Где плачут сойки в лесополосе,
а за курганом, разливаясь звенью,
пшеничный океан лежит в росе -
столпотворенье звёзд! Солнцетворенье!

ЧАЙКА НА ПЛЕЧЕ.

Чайка на плечо моё садится,
шею нежно трогает крылом.
Чайка человека не боится -
рыбака в штормовке и с веслом.

Берег подо мной ещё, как лодка,
то взлетит на волны, то нырнёт,
а моя простуженная глотка
на распев команды подаёт.

Ну, а чайка? Та не понимает -
не стекла вода ещё с весла,
трепетные крылья поднимает,
просит хоть немножечко тепла.

Верит человеку... Без доверья
даже птицам выжить нелегко.
И спокойны шелковые перья
под моею теплою рукой.