Трудно собрать в единые облака несоразмерные клочья сернистого ангидрида, расторгнутых, как враги. Но на месте сверкнувших молний тут и там проступает светящимися огоньками сладкая прелесть, исчезающая от взгляда, как искусственная вода. Со временем я привык к мысли: чтобы тебя полюбили, ты должен быть суперзвездой. А я не суперзвезда, где уж нам уж. Одиночество неизбежно, говорит нам глухонемой, белый, светящийся изнутри Аполлон, проплывающий как НЛО в небесах. Чем глубже ныряешь в любовь, тем сильней она давит на жалость.
Выцветший парус сырого морского дождя – а как ни странно, в океане тоже идут дожди, ловит грудью летучий рояль, сорванный с палубы Мистического Голландца. Впрочем, это призрак рояля, сложенный из частиц вдребезги холодного пара. В эпатажных этажерках небоскребов иконопись Санта-Клауса подвергается судорогам промышленного квантования. Шевелится рельсами производство в молчаливом грохоте заводского пространства. Из всего, что я говорю, ничего нельзя говорить даже здесь, на островах Свободы.
Ярость превратила любовника моей жены в кота, я терзал виновника неимоверно, но чем дальше, тем больше вызывал он во мне милосердие и сострадание. Когда его бессильная тряпка бездыханно скончалась, мое сострадание сделалось невыносимым. Трудно быть дьяволом, Боже!
Кому не удаются закономерности, удаются случайности. И если не удаётся реальность, удастся изумительно озаряющий сон. Испещренные карнавалом лепнины и художественных шумов пещеры освещены снизу-вверх, какая кривая безжизненная каверна! Так бывает, когда сядешь в лодку молчаливого перевозчика, и на середине реки поймешь, что сидишь на коряге, лодки нет, перевозчик – обман, и даже то, что послышалось смехом в тумане больше не существует.
Каверза пространства рассыпанных искр честности высоковольтного напряжения – лишь результат паранойи позднего плейстоцена. Сегодня в меню превосходно перемешанный плечом рычага ЧИНГИСХАН с добавлением льняного масла, фа мажора, соли диеза и рассыпчатой КИНЕШМЫ. По причине лишения чести погребальный отряд, облаченный в погребальный наряд, не совершит погребальный обряд новобрачных.
Пока навороченным кулаком тебе не разворотят челюсть, ты не поймешь, что на свете не один ты такой героико-патриотический. И когда жук сводит челюсти плоскогубцами каузальных рефлексов, откушенная голова богомола соображает, что если бы в мире была телепатия, никто никого не смог бы съесть заживо. А это нехорошо! Вот что на самом деле успокаивает – так это горечь. Объясни, почему обычные ощущения вдруг кажутся страшными, например, вкус лимонных цукатов? Это воспоминание о железнодорожных возможностях, раздавленных, как запоздалые щенки на шоссе. И вот мы вдвоем – бесславный комментатор спортивных истязаний и маркетолог атомных бомб – в Епифани, на углу Евпатории и Кандалакши беседуем в рыбном баре о Гитлере. Побеждает единогласно дружба, ибо пиво – напиток согласия, а рыба – символ души.
Флаги прохладных парусников развеваются вперед, флаги молниеносцев – назад. Так всегда у тех психопатов, кто принимает решения сам. Челентано вываривал, обелял и высушивал черепа врагов чести, выпиливал челюсти и составлял в гирлянды, сухо постукивавшие, когда кто-то входил, раздвигая белые свисуляры, в его сумасшедший дом. Осыпавшиеся лиственницы постаревшего Шушенского леса знают: шелест ложится плашмя, листья к весне образуют пречистую пасту притихшей Природы без помощи воскобоя.
Массажируй и впредь массу жира, сторублёвый москвич Мичиган! Массажёр погружай в погребальную рухлядь по локоть, по ажурные кружева! И пусть трепет пойдет по коленям, потому что за окном циферблат образует пару: стекло и время, время и стекло, время, как всегда, истекло. Сердце, созданное для рыданий, страдает. Сердце, созданное для страданий, рыдает. Ну и хрен с ним. Пора на пробежку.
Вероятно, это зависит от характера расставания.
Если при расставании формируется обида, то в новых отношениях эта обида может прорасти, проявлять себя (подсознательным?) желанием (стремлением) отомстить за эту обиду новому партнеру. Нашему внутреннему слепому ребенку всё равно кому мстить (при наличии обиды). Он будет мстить всему миру (=всему себе).
В этом смысле (чтобы не было вредоносности) расставаться (прощаться) желательно без обид, с прощением обид. Но это, что называется, легко сказать.
При этом понятие «вредоносный» очень относительно. Всё вредное полезно, всё полезное вредно. Между вредным и полезным, по сути, нет абсолютно никакой разницы. Вся польза – во вреде. Весь вред – в пользе. И поэтому можно расслабиться и не «накручивать себя».
Только наша очередная страсть (=церковь, тайна) делает это различие между вредным и полезным сколько-нибудь существенным (имеющим место быть).
Почему эгрегор любви так легко превращается во вредоносный при расставании?
От нашей неутолимой страстности. От любви к жизни (в т. ч. от неистребимой любви ко всему вредному), к страстям, к чувствам, к переживаниям.
Жить вредно. Это нас и привлекает. На протяжении жизни мы только и делаем, что всяко разно пытаемся убить себя (работой, пищей, отношениями, придумываемыми болезнями, лекарствами от них, ..). Коты и вороны над нами смеются.
