Ты будто наяву, а может снится.
И не сдержать надрывный сердца стук,
И мыслей быстрокрылых вереницы.
Наперебой кричат они, буравя мозг,
Чтоб я оставила тебя в покое,
Но ты окликнешь -
Словно в мед, иль в воск,
Иль в омут я ныряю с головою.
Ты замолкаешь – жизнь мне не мила,
Ты словно свет, ты – воздух, что вдыхаю.
Пыталась бросить все, но снова не смогла,
И снова за тобой пройду по краю.
Запретный плод, твой горький вкус хмельной
Мне не забыть. Но явственней все вижу -
Такой далекий и такой родной,
Мы чаще врозь, но с каждой встречей ближе.
Будто праздничней, разгульней, горячее,
чем манит оттенком крови и пожара.
Если Божий, значит лучший и ничейный…
Не вкусила, но в ладонях подержала.
Нет, не солнцем, лишь луной, но в полнолунье,
но так ярко, будто всё уже проснулось
неразбуженным, за миг до поцелуя…
Не вкусила, но губами прикоснулась.
…Прежде жала отравляющая жалость,
прежде знанья окрыляющая сила…
Не вкусила, но щекою прижималась –
кожа к коже, нежно-нежно… Не вкусила!
Оттого, что всё вмещаемое в разум –
все заразы истребленья и позора,
преступленья, войны, прочие оргазмы
в нём сокрыты, точно в ящике Пандоры.
Но пока висит он прочно и высоко,
невредим, – вообразить ещё возможно,
что в сравненье с этим вкусом, этим соком
все несчастья неизбежны и ничтожны.
Так любуйся им, пока он плод не-знанья,
не печалями – мечтаньями расцвечен!
Оттого, что рай недолог – до изгнанья.
Оттого, что тишина. И боль. И вечность…
Такое яблоко в саду
Смущало бедную праматерь.
А я, — как мимо я пройду?
Прости обеих нас, создатель!
Желтей турецких янтарей
Его сторонка теневая,
Зато другая — огневая,
Как розан вятских кустарей.
Наталья Карндиевская
