«Земляки мои непременно хотели видеть славную скачку близ
Виндзора, где резвая лошадь приносит хозяину иногда более ост-индского корабля.
Я рад с другими всюду ехать, и в девять часов утра поскакали мы четверо в
карете по виндзорской дороге; беспрестанно кричали нашему кучеру: «Скорее!
Скорее!»— и в несколько минут очутились на первой станции. – «Лошадей! » –
«А где их взять? Все в разгоне» . – «Вздор! Это разве не лошади? » – «Они
приготовлены для других; для вас нет ни одной» . – Мы шумели, но без пользы
и наконец решились идти пешком, несмотря на жар и пыль. – Какое
превращение! Какой удар для нашей гордости! Те, мимо которых, как птицы,
пролетели мы на борзых английских конях, объезжали нас один за другим, смотрели
с презрением на бедных пешеходцев и смеялись. «Несносные, грубые
британцы! – думал я. – Обсыпайте нас пылью; но зачем смеяться? » –
Иные кричали даже: «Добрый путь, господа! Видно, по обещанию! » – Но русских не
так легко унизить: мы сами начали смеяться, скинули с себя кафтаны, шли бодро и
пели даже французские арии, отобедали в сельском трактире и в пять часов,
своротив немного с большой дороги, вступили в Виндзорский парк… »
Н. Карамзин «Письма русского путешественника»
В марте 1916 года Замятин отправляется в командировку в Англию, на завод в
Нью-Кастле. Еще раньше через его руки проходили чертежи первого после
"Ермака" русского ледокола "Царь Михаил Федорович".
Искусный корабельный архитектор, Замятин был влюблен в ледоколы, красоту их формы, их линий ("Как Иванушка-дурачок в русских сказках, ледокол только
притворяется неуклюжим, - писал он, - а если вы вытащите его из воды, если
посмотрите па него в доке - вы увидите, что очертания его стального тела
круглее, женственнее, чем у многих других кораблей"). Он создавал их с
думой о России и для России. Шла война, и страна остро нуждалась в мощном
флоте. Два чувства, "две жены" (по его собственным, а точнее, взятым у
Чехова шутливым словам) владели Замятиным: литература и техника,
кораблестроение.
"Жены" эти (чего, как мы знаем, в обыденной жизни не случается)
не только долгое время мирно уживались вместе, они благотворно воздействовали
друг на друга. Художественная фантазия помогала смелому чертежу на ватмане; мир
точных чисел и геометрических линий, в свою очередь, вторгался в
"хаос", "сон" творчества, помогая сюжетостроительству,
кристаллизации характеров. Это был воистину первый в нашей литературе
писатель-интеллектуал.
Очень точно сказал о Замятине его ученик К. А. Федин: "Гроссмейстер литературы". Сам Замятин вспоминал: "Часто, когда я вечером возвращался с завода на
своем маленьком "рено", меня встречал темный, ослепший, потушивший
все огни город: это значило, что уже где-то близко немецкие цеппелины и скоро
загрохают вниз бомбы. Ночью, дома, я слушал то далекие, то близкие взрывы этих
бомб, проверяя чертежи "Ленина", и писал свой роман об англичапах -
"Островитяне". Как говорят, и роман, и ледокол вышли удачными".
Переход от России к Англии, Лондону, Нью-Кастлу был разительным.
В одной из своих лучших статей - о любимом Уэллсе - он обобщал свои
впечатления: "В лесных сказках - леший, лохматый и корявый, как сосна, и с гоготом,
рожденным из лесного ауканья; в степных - волшебный белый верблюд, летучий, как
взвеянный вихрем песок; в полярных - кит-шаман и белый медведь с туловищем из
мамонтовой кости. Но представьте себе страну, где единственная плодородная
почва - асфальт, и на этой почве густые дебри только фабричных труб, стада
зверей только одной породы - автомобили, и никакого весеннего благоухания -
кроме бензина. Эта каменная, асфальтовая, железная, бензинная, механическая
страна называется сегодняшним XX столетия Лондоном... "
Как убедился Замятин, сам по себе технический прогресс, в отрыве от
нравственного, духовного развития, не только не способствует улучшению
человеческой природы, но грозит вытеснить человеческое в человеке.
Здесь, в Англии, он увидел, как закладываются основы окаянного
"машинного рая". И если уездная Чеботариха ловила любовников для
себя, то, как узнал Замятин от знакомого англичанина, "в Лондоне есть
люди, живущие очень странной профессией: ловлей любовников в парках". Так
появляется рассказ "Ловец человеков" - острая сатира на
капиталистический Запад, где из всего можно делать деньги.
Двухлетняя заграничная командировка, кажется, повлияла на Замятина. Он мог
теперь писать по-английски, по собственному признанию, с такой же свободой, как
и по-русски, одевался с европейской, подчеркнуто щеголеватой аккуратностью, с
собеседниками был сдержанно вежлив. И прозвище "англичанин" прочно
привязалось к нему. Близко знавший его Ремизов, однако, подсмеивался: "Замятин
из Лебедяни, тамбовский, чего русее, и стихия его слов отборно русская.
Прозвище: "англичанин". Как будто он и сам поверил - а это тоже очень
русское. Внешне было "прилично" и до Англии.. . и никакое это не
английское, а просто под инженерную гребенку, а разойдется - смотрите:
лебедянский молодец с пробором! "
Ремизов был прав. Очень важным в этом смысле представляется признание самого Замятина в "Автобиографии": "Думаю, что если бы в 1917 году не вернулся из Англии, если бы все эти годы не прожил вместе с Россией - больше не мог бы писать".
В. Красовская. Анна Павлова. Станицы жизни русской танцовщицы
...
Ее постоянным домом стал Лондон.
"С лета 19100 года Анна Павлова в течение пяти лет имела сезоны в лондонском театре "Палас, которые начинались в мае и продолжались от 16 до 20 недель", - вспоминал Дандре в монографии "Анна Павлова"
Знал ее уже весь мир.
Увидев впервые на проезжавшем лондонском автобусе огромные буквы Anna Pavlova, она попросту расплакалась от досады.
...
Что делать? Реклама!
...
(это я перепечатала из книги, не нашла текст в электронном виде, а эта книга у меня есть)
А это фото в книге есть. А подпись - из интернета, в книге под фотографией просто -" А. Павлова со своим лебедем Джеком"
В 1912 году Павлова и Дандре собирают свою постоянную труппу, арендуют в окрестностях Лондона особняк с колоннами Айви-Хауз – "дом, увитый плющом": теплицы, цветы, английский парк и кругом лебеди. Среди лебедей и любимиц Анны Павловой лебедь по имени Джек, преданный как собака и не отходящий от балерины ни на шаг.
"Сел тут левша за стол и сидит, а как чего-нибудь по-аглицки спросить - не умеет. Но потом догадался: опять просто по столу перстом постучит да в рот себе покажет, - англичане догадываются и подают, только не всегда того, что надобно, но он что ему не подходящее не принимает. Подали ему ихнего приготовления горячий студинг в огне, - он говорит: "Это я не знаю, чтобы такое можно есть", и вкушать не стал; они ему переменили и другого кушанья поставили. Также и водки их пить не стал, потому что она зеленая - вроде как будто купоросом заправлена (...) А англичане сказывают ему: - Оставайтесь у нас, мы вам большую образованность передадим, и из вас удивительный мастер выйдет. Но на это левша не согласился"...
"(.)Наконец, в зал вошла торжественная процессия: "начальство", люди в "фесках" и
Мастер в красной мантии и какой-то средневековой шляпе блином, какую я видел на
портретах голландских живописцев. Мастер сел в кресло и церемония началась.. .
Студенты-выпускники в мантиях уже стояли рядами, в дальней части зала.
Наконец, женщина в мантии и "феске" вышла на середину зала, стала напротив
Мастера в кресле и на латыни представила первую "четвёрку" выпускников, при этом
все четверо держали её за пальцы правой руки. Названный по списку студент
оставлял в покое палец "презенторши", делал несколько шагов к креслу и
становился на колени, на бархатную, алую подставку. Мастер вытягивал руки,
зажимал своими ладонями ладони студента или студентки и произносил, тоже на
латыни, традиционное напутствие. Поднявшись с колен, студент отступал на шаг,
кланялся и уходил вправо и вперёд через другой выход. Перед уходом из зала ему
вручали диплом.. .
Церемония для выпускников Иисусова колледжа продолжалась около часа.
Наконец, последний студент ушёл, благословлённый Мастером во взрослую жизнь и
сам Мастер, пройдя перед вставшими, в знак уважения зрителями, во главе
торжественной процессии покинул зал.. . Ушли и мы.
В садике, перед Сенатом, мы сфотографировались на память и пошли в Иисусов
колледж. Там, на лужайке, были расставлены столики с шампанским и я с
удовольствием выпил бокал, вспоминая, как четыре года назад наша дочь, здесь же
знакомилась с будущими сокурсниками и преподавателями. Тогда мы все были моложе
и этот факт напомнил мне о драматизме неостановимой жизни: одни взрослеют, а
другие стареют. Увы!. .
Тогда же дочь познакомилась со студенческими "мамой" и "папой", из
старшекурсников, которые взялись опекать новичков. Есть в Кембридже и такой
обычай!. .
Теперь наша дочь уже БИ-ЭЙ, то есть сама имеет степень. Следующая степень
- это магистр, но странно. Я узнал, что в Кембридже и Оксфорде можно стать
магистром, заплатив определённую сумму. Не учась дополнительно и не сдавая
экзаменов. Просто за деньги!. . И так только в Оксбридже. Так называют два этих
университета вместе.. . Поговорив о нашей дочери с тутором, то есть с наставником
и научным руководителем, мы пошли теперь на большую лужайку, уже на общий для
колледжа, торжественный обед.. .
В большой палатке были выставлены длинные столы с закусками и едой:
осетриной, лососиной, салатами, мясом разных видов и сортов. На улице стояли
столы с вином белым и красным, с соками и лимонадом. Набрав полные тарелки еды,
мы сели за столы на воздухе, стали есть, пить и разговаривать.
На десерт была традиционная английская клубника со сливками, чему я после
двух выпитых бокалов белого вина откровенно обрадовался.. .
Но, когда-нибудь, и самый вкусный обед заканчивается.. . Мы распрощались со
всеми новыми и старыми знакомыми и сфотографировав все виды колледжа и его
окрестностей, пошли в общежитие, где те, кто оставались ещё учиться дальше,
жарили во дворе, на лужайке, барбекю. . Жизнь продолжалась!. .
Оставив Аню паковать вещи, мы с женой и сыном пошли гулять по старинному,
уютному Кембриджу. Мы взобрались на высокий холм в окрестностях и полюбовались открывающимися видами. На
мемориальной доске я прочитал, что уже более двух тысячелетий назад здесь была
крепость. Но что самое замечательно и символично! Когда начали строить колледжи,
то камни для их стен стали брать, разбирая стены крепости. "Вот бы так всегда и
везде - радуясь, думал я. Вместо военных баз и атомных бомб, много-много
университетов и школ!!! ". " В. Кабаков, "Очерки об Англии, англичанах и русских, проживающих в Англии".
А. Конан Дойл - "Смерть русского помещика"
"....Успокоенный, я возвращался к книге, которую читал весь
этот бесконечный день. Наконец я перевернул последнюю страницу,
закрыл книгу и с грустью провел ладонью по золотому тиснению
обложки. Талант автора покорил меня. Чувства настолько
переполняли меня, что я встал и отошел к окну. Скрестив руки на
груди, я следил за немногочисленными прохожими.
-- Какая загадочная книга! --не сдержался я. И тут я
услышал спокойный голос Холмса:
-- Книга неплоха, но не без недостатков.
-- Вы читали "Братьев Карамазовых"?
Я был поражен. Читатели, знакомые с моими рассказами о
Шерлоке Холмсе, осведомлены о том, что этот ни на кого не
похожий человек, обладающий огромными знаниями в весьма
специфических областях, тем не менее был невеждой во всем, что
касалось литературы и философии.
-- Дорогой Уотсон, --сказал Холмс. --Я не изменил своим
принципам и по-прежнему считаю, что неразумно забивать мозговой
чердак рухлядью, которая только занимает место и бесполезна в
моей работе.
-- Так что же побудило вас прочитать эту книгу? --
недоуменно спросил я, опускаясь в кресло.
-- Две причины. Во-первых, как всякий англичанин, я
сентиментален, воспоминания детства накрепко сидят во мне, и я
не желаю с ним расставаться. Дело в том, что мой отец, человек
передовых взглядов, дружил с Герценом, известным русским
революционером и писателем. Посещая его, он иногда брал с собой
меня и моего старшего брата Майкрофта. В один из таких визитов
мы застали в этом гостеприимном доме Достоевского, будущего
автора этой книги.... "
***Как известно, Достоевский посещал Лондон летом 1862 года для встречи с Герценом.
